'Да. Нанотехнологии - вещь поистине многогранная. Когда-нибудь они навсегда изменят этот мир. Но время еще не пришло. Пока что они используются в основном таким вот образом'.
После просветительной беседы парочка Инквизиторов обрадовала ее известием о том, что лейтенант с завтрашнего дня вновь обретает статус вольноотпущенной и возвращается в свою квартиру. Радость, разумеется, несколько омрачалась уточнением, говорившем о том, что возвращается она в качестве приманки для трикстера, несомненно, жаждавшего запустить свои наномашины в ее извилины.
И вот сейчас она ехала в лифте навстречу.... А собственно, навстречу чему? Мегуми не знала. Может, ее уже ждет Фрэнки. А может, и не ждет. Есть лишь один способ выяснить.
Лифт остановился, двери открылись, и девушка настороженно шагнула наружу. Все как всегда: слегка унылый коридор с рядом дверей. Ничего подозрительного. Интересно, каким это образом Мастер собирался 'обеспечить страховку'? Канзаки не заметила никого и ничего, намекавшего на тайного защитника или защитников. Хотя, разумеется, полицейские приемы вроде ведения слежки и обеспечения прикрытия не были сильным местом ученицы окинавской миссии Крестоносцев.
Замок на двери вроде бы не нес на себе следов каких-либо повреждений. Отперев дверь, Мегуми приготовилась зайти внутрь. Сейчас, как подсказывало ей чутье, начиналось самое опасное. Скорее всего, как сказал Мастер, трикстер не будет нападать на нее дома, раз не сделал этого сразу. Вероятно, раньше он просто не хотел использовать такой вариант, рассчитывая подловить ее где-нибудь еще, а сейчас будет бояться прикрытия мишени, о котором не может не догадываться. Однако наблюдать за домом будет обязательно. Поэтому с того момента, когда Канзаки войдет в свое жилище, она окончательно превращается в кусок сыра, положенный в мышеловку.
Коридор прихожей был точно таким же, каким она в последний раз видела его неделю назад. Обувь стояла нетронутой, плащ, надеваемый в дождливые дни, висел на вешалке. Все привычно. Но вот чувства уюта, испытываемого каждый раз по возвращении в родные пенаты, сейчас как не бывало. Не разуваясь и не включая свет, Мегуми прошла в комнату. И там ничего не изменилось, даже незакрытое в тот вечер окно оставалось прежним, с рамой на том же месте. Пульт от телевизора по-прежнему валялся на диване рядом с недочитанной скучнейшей книжкой про войну. Все тихо, безмолвно, все замерло, как замирает организм, стоит остановиться сердцу. Сердце этой квартиры остановилось на целую неделю.
Все было так привычно. Но все же по неизведанным причинам девушка вдруг поняла: это не ее дом. Больше нет. Если, вернувшись, ты понимаешь, что вот сейчас в остывшем жилище снова загорится искорка, коей суждено отогреть его заледеневшую душу, что ты можешь снова сделать блеклые стены яркими, унылый пейзаж за окном приятным глазу, завывания ветра превратить в отголоски музыки... Тогда ты дома. Но если, вернувшись, ты видишь перед собой чужую серую коробку, из которой хочется поскорее уйти, то делать здесь тебе и впрямь больше нечего.
'Какое же все серое', - подумалось Мегуми, пока она оглядывалась, не узнавая родной дом. - 'Серое и чужое. Как будто я тут и не жила, а так, зашла случайно. Надо же...' Но предаваться философским размышлениям о чувстве уюта было как-то не ко времени. Убедившись, что жилой комнате никого нет, Канзаки заглянула на кухню. Там тоже было пусто. Проверив ванную и туалет, лейтенант убедилась, что в квартире совершенно одна. Мастер оказался прав, ее действительно не караулили внутри.
В голове было восхитительно пусто. Огромный вечно пополняющийся рой мыслей аккуратно упаковался в крохотную точку где-то на самом краю сознания. Все вокруг и внутри, все, что раньше составляло само его существо, исчезло с остова мира, как слезает сводимая растворителем краска. Даже самая последняя из эмоций, что ворвалась в его существование за несколько мгновений до исчезновения Вселенной, не оставила следа в новом разуме. Когда черная фигура незнакомца выплыла из тьмы, он испугался. Испугался как никогда в жизни. Но сейчас он даже не помнил, что такое страх. Единственное, что отныне имело значение - женщина, пару минут назад зашедшая в подъезд дома, возле которого он дежурил круглыми сутками уже девять дней. Как только она переступила порог, ее образ, запечатленный его мозгом, отправился в путь сквозь пространство. К тому, кто и даровал благословенную пустоту.
- Хорошо, класс, кто у нас сегодня пойдет отвечать домашнее задание? - строго спросила Фудзиеси, оглядывая мгновенно притихших подопечных.
Особого желания, понятное дело, не выказал никто. Поэтому учительница по привычке раскрыла классный журнал и принялась водить пальцем по списку фамилий. Такова была ее привычка. Фудзиеси никогда не выбирала отвечающих 'по головам', в лицо, всегда обращаясь к журналу. У каждого преподавателя есть какой-нибудь пунктик, но в основном они делятся на два типа: выбирающие с журналом или без.
- Та-а-ак, сегодня отвечать пойдет Ки...
Она запнулась, чуть не прикусив язык. Учительница чуть не назвала фамилию Китами. Дзюнко Китами, предводительницы клуба любителей магии. А вызвать эту девушку Фудзиеси было нельзя. Как и всем прочим учителям. Так уж повелось, что Китами пользовалась невиданной привилегией в школе - она никогда не отвечала домашние задания. Еще она никогда не получала плохих оценок. И никогда не получала нагоняя за прогулы.
Причина столь невероятной покладистости педсостава заключалась в том, что каждый из них знал правду о страшненькой истории, случившейся в прошлом году. Тогда учительница по фамилии Амагава, женщина ни в коей мере не суеверная и не боящаяся ни черта, ни дьявола, ни инспектора из Министерства образования, храбро разбила в пух и прах надежды Китами на отличную оценку по английскому. Она обнаружила в годовой контрольной столько ошибок, что нельзя было вести речь даже о просто неудовлетворительном балле. Дело шло к признанию абсолютной неграмотности и годовом незачете. Китами на такую новость отреагировала спокойно. Равнодушно глядя в смелые глаза учительницы, так и говорившие: 'Съела, дорогуша? Не боюсь я тебя, и ничего ты мне на самом деле не сделаешь!', девушка молча покачала головой. И ушла.
В тот же вечер случилась беда. Амагава, вернувшаяся домой после работы, обнаружила, что дверь ее дома не заперта. Ругая про себя мужа, женщина вошла в квартиру. В глаза сразу бросился валяющийся на полу плащ супруга. Насторожившаяся Амагава прошла в гостиную. Там не обнаружилось ничего подозрительного. Учительница заглянула в спальню. Лучше бы ей этого не делать. Потому что именно в результате лицезрения спальни несчастная повредилась рассудком и была заключена в психиатрическую лечебницу.
Ее муж, почтенный пятидесятилетний менеджер, возлежал на кровати абсолютно голый, а на нем, как наездница на коне, скакала девочка. Не девушка, а именно девочка, лет десяти. Ее супруг занимался сексом с ребенком. Он был педофилом! И совершал подобное на супружеском ложе. В первую секунду, когда крик уже рвался из груди, в голове сорокалетней Амагавы мелькнула мысль, что же теперь будет с их дочерью. Но следующее мгновенье ответило на этот вопрос и порвало тонкую ткань психики женщины. На шум супруг повернул голову. Увидев в дверях жену, он испуганно вскрикнул, и девочка тоже обернулась. Это оказалась одиннадцатилетняя Мия. Их дочь.
В тот же вечер Амагаву увезли с истерическим припадком в больницу. Впоследствии она так и не оправилась. Супруг же ее сразу после отъезда бригады врачей позвонил брату и попросил приехать за дочерью. Не ответив ни на один вопрос родственника, он бросил трубку, закрылся в ванной и бритвенным лезвием полоснул себе по шее.
Никто не мог понять причин, вызвавших такую трагедию. Кроме тех учителей, которым в тот день Амагава рассказала, со смехом, что уже стоя в дверях класса, Китами бросила ей: 'Ваш муж, наверное, любит дочь больше, чем вас'. Учительница подумала, что так девчонка хотела ее оскорбить.
И еще. Дочка семьи Амагава, которой после этого случая занимались психологи, говорила, что по пути из школы к ней подошла какая-то 'тетя' с крашеными белыми волосами и назвала по имени. А потом она помнила все как в тумане. До тех пор, пока не увидела себя в родительской спальне и маму в дверях.
С тех самых пор Дзюнко Китами не получила ни единой плохой отметки.
- От-твечать пойдет... - заплетаясь языком, повторила Фудзиеси. - Ки... Кивамото.
Под внутренний вздох облегчения учительницы школьник с оттопыренными ушами поднялся с места.
