Говорите, Вероника отлично ориентируется на воде? Ну и что? Кто в Кембридже не владеет шестом и не знает всех рек и протоков?
Настойка опиума для усыпления детей? Да любой может купить ее у аптекаря, который похабным образом нарушает предписание церкви!
А то, что Вероника ночью была за пределами монастыря… Ну, это…
Молодой человек, маравший что-то на пергаменте и открыто забавлявшийся происходящим (как Аделия узнала позже, это был Губерт Уолтер, секретарь короля), впервые подал голос:
– Да, это любопытный факт, ваше преосвященство. И требует, по-моему, объяснения. Монашка ночью, в лесу…
– Позвольте мне договорить, милорд, – огрызнулся архидьякон.
Настоятельница Джоанна выступила вперед для объяснения.
– Вероника по моей просьбе отвозила провиант анахоретам, которые живут в лесу. И это огромный подвиг для девушки, только что вставшей со смертного одра. Вы сами видите, как бедняжка ослаблена после болезни… Из милосердия я разрешила ей не утомляться немедленным возвращением в монастырь, а переночевать в бесхитростном жилище одной из отшельниц.
– Тут возразить нечего, – изрек архидьякон. – Похвальное великодушие.
Остальные судьи ощупывали исхудалую, но по-прежнему хорошенькую Веронику похотливыми взглядами.
Про существование отшельницы Аделия никогда не слышала. Если она не выдумана на ходу, то почему бы не пригласить ее для дачи свидетельских показаний? Любопытно было бы узнать, сколько ночей Вероника провела с затворницей и чем они там занимались – «в бесхитростном жилище», вдалеке от ревнивой настоятельницы!
Но нельзя было и мечтать вызвать отшельницу в суд.
Во-первых, она никуда не пойдет. А во-вторых, подобная «наглая» просьба еще больше уронит Аделию в глазах клириков, ибо Вероника берет тем, что с достоинством помалкивает.
«Где ты, Роули? Так и быть, я выйду за тебя замуж… только не оставляй меня одну на растерзание дуракам. Они собираются отпустить Веронику безнаказанной!»
Тем временем словесное избиение Аделии продолжалось:
– А кто, собственно, своими глазами видел гибель Симона Неаполитанского? Разве следствие не пришло к заключению, что он утонул по собственной неосторожности?
И в довершение всего архидьякон поставил под вопрос истинные намерения Аделии на холме Вандлбери.
– Что привело ее в печально знаменитое место посреди ночи? – вопрошал он судей. – И откуда ей было знать, что там происходило? Не должно ли нам сделать вывод, что это Аделия была в сговоре с сатаной Грантчестерским, а не сестра, которую она предерзостно обвиняет? Вероника, похоже, последовала на холм в смятении души, из опасения за жизнь иноземки, которая, не предупредив, покинула лодку.
Настоятель Жоффре открыл было рот для возмущенного возражения, но его опередил Губерт Уолтер.
– Ваше преосвященство, – сказал он, пряча улыбку, – позвольте сообщить вам или напомнить, что все четыре ребенка были убиты до того, как салернка ступила на землю Англии. Стало быть, мы можем снять с нее обвинение в умерщвлении.
Архидьякон был, видимо, разочарован.
– Так или иначе, мы доказали, что иноземка – клеветница, – сказал он. – Аделия сама призналась, что пошла на холм Вандлбери неспроста. Откуда ей было столько известно? Тут что-то нечисто. Я полагаю, это дело надо хорошенько исследовать, дабы вывести эту особу на чистую воду.
– Я того же мнения, – поддержал епископ Нориджский и сладко зевнул. – За наговор – пороть кнутом. Потом как следует допросить. А мы пошли досыпать.
– Все согласны с этим решением? – спросил архидьякон.
Никто не возражал.
Аделия, опасавшаяся не столько за себя, сколько за кембриджских детей, крикнула:
– Умоляю, не отпускайте эту тварь! Иначе она опять примется убивать!
Но судьи ее не слушали. Они вдруг устремили взгляды на дверной проем. Там стоял высокий мужчина, одетый как небогатый охотник. Он только что вышел из кухни, и в руках у него был горшок, из которого он наяривал ложкой густую горячую похлебку. У его ног крутилось несколько псов.
Нисколько не смущенный тем, что на него устремлено столько глаз, вошедший шмыгнул носом и спокойно спросил:
– Что тут у вас? Не иначе как суд.
Аделия думала, что этого нахала прогонят из зала в тычки. Вместе с собаками, которые нахально ворвались в трапезную. И как охотника занесло в монастырь?
Но иерархи вскочили и поклонились.
Аделия поняла, что перед ней Генрих Плантагенет, король Английский, герцог Нормандский и Аквитанский, граф Анжуйский.
Король неторопливо прошел через трапезную и сел за стол рядом с архидьяконом. Собаки легли у ног. Все остальные в помещении по-прежнему стояли.
– Это не суд, ваше величество, – сказал епископ Нориджский. – Так, разбор обстоятельств… предварительное следствие по поводу убиенных детей… Душегуб теперь известен, но она… – иерарх с презрением указал пальцем на Аделию в центре трапезной, – утверждает, что сообщницей преступника была монахиня обители Святой Радегунды.
Король любезно улыбнулся, но в его словах был яд:
– Даже для «разбора обстоятельств» странный перевес в числе судей церковных. Где мой де Лучи? Где мой де Гланвилль?
– Мы не хотели нарушать их сон, ваше величество.
– Какая трогательная забота, – сказал Генрих с еще более добродушной улыбкой, от которой епископ поежился. – Ну и далеко продвинулись?
Губерт Уолтер, теперь стоящий возле короля, проворно протянул ему пергамент со своими записками.
Генрих отставил горшок с похлебкой и взял лист.
– Думаю, вы не станете возражать против моего интереса к делу. Ведь из-за него мои добрые, трудолюбивые кембриджские евреи заперты в крепости, без дела и доходов. Это прискорбно само по себе. Но для меня важно и другое: казна страдает неимоверно.
Сказав это, Генрих начал изучать записки секретаря. Все присутствующие почтительно молчали. Только дождь хлестал по ставням да собаки довольно поскуливали, грызя найденные под столом кости.
Аделия намаялась стоять. Ноги подкашивались от усталости, физической и душевной. Она не знала, как дальше развернутся события. Человек, который так просто одет и держится совсем не по-королевски, явно нагнал страху на церковных судей. Однако окажется ли он умнее и понятливее остальных?
Тем временем Генрих бубнил в тишине содержание пергамента:
– «Мальчик говорит, его похитила монахиня… закон не признает… хм… настойка опия… ночь с отшельницей…» – Король поднял голову. – Отшельницу пригласили для дачи показаний? Ах, простите, я забыл: у вас тут не суд, а так, разбор обстоятельств.
Это замечание разбудило надежды Аделии. Правитель бормотал дальше:
– «Симон Неаполитанский… утоплен из-за того, что имел при себе копии долговых расписок… холм Вандлбери… сброшена кем-то в яму…»
Дочитав до конца, он сурово уставился на судей.
Епископ Нориджский откашлялся и пролепетал:
– Как вы сами видите, ваше величество, обвинения против сестры Вероники – пустая напраслина. Никто не свидетельствует против нее…
– Кроме мальчика, – перебил Генрих. – Но он слишком мал, чтобы закон признал его слова. Стало быть, показания иноземки ничем не подкреплены. Как бишь ее зовут, Губерт?
– Аделия, сир.
