Аделия разом перестала плакать. Этого внешне добродушного человека черта с два разжалобишь!
– Увы, сударыня, что сделано – то сделано, – сказал король. – Церковь не пожелала отдать монахиню мне. Поэтому я бессилен.
– Разве вы не высшая власть в стране?
– Конечно. Только вы же слышали наши ночные дебаты с иерархами. Многим из них не по нраву, когда ограничивают их права. Сударыня, вы напрасно так дерзко воротите от меня голову. По слухам, вы умная женщина. По этому рассудите сами. – Генрих показал рукой в сторону города и продолжил: – Как вы помните, несколько дней назад здешний дурачок Роже Эктонский натравил толпу на заключенных в крепости евреев. Сброд вторгся в королевский замок, мою твердыню! Какой-то негодяй тяжело ранил моего друга сэра Роули Пико. И выдумаете, я могу повесить бунтаря Роже? Черта с два! У него тонзура. Всего ума – дочитать «Отче наш» до конца. Но он годится для церковной службы. И мне, стало быть, неподсуден. Могу я его наказать, Губерт?
– Вы, сир, – с лукавой усмешкой отозвался секретарь, – изволили ему два ребра сломать собственными ногами.
– Ты преувеличиваешь. Всего-то пару зубов выбил. Но и за это удовольствие я получил нагоняй… После того как горячие головы из моего рыцарства имели глупость убить Фому Бекета, мне приходится претерпевать дерзости от иерархов, дабы папа не отлучил Англию от церкви. Монахи этим пользуются: творят что хотят… – Король вздохнул. – В один прекрасный день Бог поможет моей стране избавиться от диктата папы римского. Но это случится уже не при мне…
Аделия почти не слушала его. Она просто развернулась и пошла к могиле Симона.
Губерт Уолтер, больше короля шокированный подобным оскорблением, хотел кинуться за врачевательницей и вернуть, но удержался.
– Ваше величество, зачем вы терпите эту строптивую грубиянку? – спросил он.
– Для пользы отечества, Губерт. Не часто удается заполучить в наши края такие таланты.
Май наконец вспомнил, что он предваряет лето. Солнце грело по-настоящему. Пижма, которую леди Болдуин посадила на могиле Симона, принялась, пчелы деловито суетились между цветущими примулами.
Вспугнутая малиновка, оставив метку, слетела с надгробного камня, который заменил временную дощечку. Аделия наклонилась и платком Губерта стерла помет.
– Мы тут среди варваров, Симон, – пожаловалась она своему доброму другу.
Если бы Симон мог отвечать, он бы ей возразил:
– Не все таковы. Некоторые уже борются со здешней дикостью. Вспомни Гилту, настоятеля Жоффре, сэра Роули… Да и этот странный король, который сам себе зашивает перчатки, пытается что-то изменить…
– И все равно, – ответила Аделия на несказанные слова, – мне тут невыносимо.
Она поклонилась Симону и пошла обратно по дорожке. Генрих как ни в чем не бывало орудовал иголкой. При приближении Аделии он поднял голову.
– Сударыня?
Салернка поклонилась ему и сказала:
– Благодарю вас за гостеприимство и снисхождение, однако я не могу более оставаться в вашей стране. Меня ждут дела в Салерно.
Король перекусил нитку маленькими крепкими зубами.
– Нет.
– Простите?
– Я сказал «нет».
Генрих покрутил в руках перчатку, любуясь своей работой.
– Чудесно. Это, наверное, в крови. Среди моих предков была кожевница. – Король улыбнулся Аделии: – Не смотрите так сердито. Я вас не отпускаю. Ваши таланты нам нужны, доктор. В моих владениях, увы, всегда достаточно покойников, у которых вы способны выпытать много занятного. Я человек любопытный и с удовольствием буду выслушивать доклады.
Она возмущенно уставилась на него:
– Вы не сможете удержать меня в Англии!
– Ну-ка, Губерт, возрази! – с усмешкой сказал король.
– Сударыня, не сомневайтесь, что его величество найдет способ настоять на своей воле. Прямо сейчас на моем столе набросок письма сицилийскому королю, в коем содержится просьба на время одолжить Англии знаменитого салернского доктора.
– Я не вещь, чтобы меня брали взаймы! – возмутилась Аделия. – Я свободный человек и сама управляю своей судьбой.
– Женщина, – добродушно рассмеялся Генрих, – в этом мире даже короли не располагают собой! – И, посуровев, прибавил: – Но мы вершим судьбы других людей. Клирики время от времени ерепенятся, зато остальные из моего кулака не высовываются. Если я велю закрыть все порты и не выпускать вас – так и будет.
Генрих Плантагенет говорил беззлобно, с любезной улыбкой. Аделия поняла, что от этого человека нечего ждать искренности и великодушных движений души. Гнев и ласка были лишь орудиями для достижения цели. Включая или выключая свое обаяние, король искусно манипулировал людьми.
– Стало быть, и меня замуруют, – мрачно процедила Аделия.
Государь посмотрел на нее с деланным удивлением:
– Ну, это слишком крепко сказано… Границы моей страны далеко отстоят друг от друга. В питье и еде ограничений не будет. Поверьте, вам не придется жаловаться на условия пребывания в Англии.
Было ясно, что она попала в ловушку. Король не отступится. Спорить бесполезно. Талант неожиданно сослужил ей недобрую службу. Однако если Генрих так уважает ее способности… не грех хоть что-то хорошее из этого извлечь. Стоило поторговаться.
И она сказала:
– Мне претит жить в отсталой стране, где евреи вынуждены всех своих покойников свозить на единственное кладбище в Лондоне.
Король удивился. Или только разыграл изумление?
– Фу-ты, Господи! Неужели у них всего одно кладбище?
– Будто вам неизвестно!
– Честное слово, не знал. За ворохом дел иногда упускаешь важное… Впрочем, это поправимо. Запишите, Губерт. Чтоб евреи повсеместно имели свои кладбища. – Затем он обратился к Аделии: – Вот, как вы и просили. Будет издан соответствующий королевский указ.
– Спасибо. Я ваша должница. – Поскольку король лукаво смотрел на нее, Аделия была вынуждена спросить: – Чем я могу вас отблагодарить?
– Подарите мне епископа, сударыня. Я уповал, что мой добрый друг сэр Роули поможет навести порядок внутри церкви, однако он удумал жениться и отказался от сана. Как я понимаю, в супруги он выбрал вас.
– Что ж, извольте. Делайте из Пико кого угодно. Я не возражаю, – устало ответила Аделия. – Замужество не для меня. Сэр Роули предлагал мне руку и сердце, но я отвергла его. Мое предназначение – быть доктором, а не супругой.
– Ах вот как? Гора с плеч.
Генрих просветлел. Потом с нарочитой озабоченностью сдвинул брови:
– Боюсь, он теперь никому не достанется. Бедняга при последнем издыхании.
– Что-о-о?!
– Я прав, Губерт?
– Нам было так доложено, сударыня, – пряча улыбку, подхватил секретарь.
Король состроил печальную мину и добавил:
– Рана, которую он получил во время схватки с бунтарями, опять открылась, и местный доктор только руками разводит…
Тут Генрих обнаружил, что говорит с воздухом. Новое оскорбление королевского величества! Аделия
