— Да мне-то чихать. Он сам ко мне прилип. 'Будешь, говорит, мне докладывать про настроения экипажа'. Тоже, нашел докладчика! Почему — я?
— В каком смысле — докладывать?
— Ну, может, кто золото вывез, обратно — валюту повезет. Или какие-нибудь товары запрещенные. Или — книжки. А то — вообще за границей решил остаться.
— Вон что! И как ты ему ответил?
— Плюнул, да и пошел от его бесстыжей морды.
— Но можно же было и по-другому: 'Настроение экипажа прекрасное, ничего подозрительного не замечаю'.
— Ну… это я как-то не догадался.
Она улыбнулась, посмотрела искоса.
— Нужно сдерживать свои чувства.
— Вот и учусь. Зато здесь я лаяться могу, сколько душе угодно. Никто меня отсюда не, погонит.
Она спросила, отведя пряди от щеки:
— Лучше всего — в самом низу общественной лестницы?
Не понял я, что это за лестница. И почему я — в самом низу. Пожал плечами.
Она сказала, задумавшись:
— Наверное, в этом есть своя прелесть. В сущности говоря, живешь стерильной жизнью, чисто и бесхлопотно. Даже позавидовать можно… Но я, кажется, поняла теперь, кто ты. Знаешь, ты — Ихтиандр,[49] Жить можешь только в море, а на берегу — задохнешься.
Опять я ее не понял.
Галя объявила:
— Ну хватит. Мне уже надоело, мы все крутим и крутим. Покажите нам еще что-нибудь.
— Мы крутим только пять минут. А вот он, — «маркони» на меня показал, по два часа его крутит на вахте, как штык. И не надоедает.
Галя на меня посмотрела с уважением.
— Ему тоже надоедает, — сказала Лиля, — только он у нас такой мужественный, никогда не жалуется.
— Кто, Сеня? Мой лучший друг!
— А вон там чего? — спросила Галя. Показала на дверь в радиорубку.
— Мое хозяйство, дом родной.
Галя потребовала:
— Хочу посмотреть на твой дом…
'Маркони' быстренько свою койку застелил. Простыни у него были серые, наволочка тоже не крахмал. Галя отвернулась, потрогала пальчиком магнитофон, передатчик.
— Можем завести музыку. Желаете?
— Твист? Ой, здорово!
Он кинулся заправлять бобину и тут же ленту порвал. Пальцы его что-то не слушались.
— Не надо, — сказала Лиля, — Мы же тут мимоходом…
'Маркони' все заправлял ленту и рвал.
— А это что? — Галя уже на часы показывала, над передатчиком.
— Это? Обыкновенные судовые часы.
— А вот это что за полосочки?
— Какие полосочки?
— Вот эти, красненькие.
— Не полосочки, а сектора. По три минуты. В это время «508» прослушивается. Все радисты слушают море.
— И музыку?
— Ни Боже мой! Никакой музыки. Исключительно сигналы бедствия.
— Ну, мать, — сказала Лиля, — ты у меня совсем оскандалишься. Надо знать святые морские законы. Вот сейчас как раз без шестнадцати, где-то, наверное, пищат. Кто-то терпит бедствие.
— Да-а? — сказала Галя. — А почему же мы не слышим?
— У базы стоим, — объяснил «маркони». — Ихний радист слушает. А у нас и антенна сейчас снята.
Прилипли они к этим часам крепко. «Маркони» мне подмигнул — чтоб я с ним вышел. Затворил дверь.
— Ключик не требуется?
— Какой ключик?
— От каюты, какой. Я сейчас с Галкой на базу поднимусь, у ней там отдельная. Старпом не сунется, я скажу.
— Иди ты!..
Я открыл дверь. Обе стояли в радиорубке как неприкаянные. Слышать они, конечно, не могли, качало, и кранец бился о борт, но Лиля на меня посмотрела и усмехнулась.
— О чем это вы там? — спросила Галя.
— О том, что нам пора уже, загостились.
'Маркони' их выпустил и — за спиной у них — помахал ладошкой около уха.
— Главное, мать, — сказала Лиля, — не загоститься, уйти вовремя.
С базы что-то кричали нам. Старпом выскочил из штурманской, опустил стекло.
— Восемьсот пятнадцатый! — кричали. — Готовьтесь отдать концы!
Мы сошли с «голубятника». Бичи уже успели уйти. Палуба снова была серая, по ней ходили брызги от кормовой волны. База, наверно, поворачивалась на якорях, чтоб лагом не стоять к зыби, и мы поворачивались вместе с нею.
— Шалай! — крикнул старпом. — Зови там швартовных, трансляцию не слышат, черти.
— Зови негров, Шалай, — сказала Лиля.
Я пошел звать. Они там, и правда, заспались, долго не отвечали. Потом кто-то вякнул из темноты:
— Выходим, не ори.
Когда я вернулся, сетку еще не спустили, и лица у обеих были тревожные — спустят ли ее вообще, не пришлось бы на траулере задержаться. Я их успокоил — пока их не подымем, концов не отдадим.
— Раз Сеня говорит, — сказала Лиля, — значит, так и будет. У него слова с делом не расходятся.
Я смолчал. Сетка уже пошла. «Маркони» поймал ее и отвел от трюма.
— Ой, я боюсь, — сказала Галя. Она улыбалась, но как-то бледно.
— Мать, — сказала Лиля, — спускаться же страшнее. Ты смотри вверх.
Но рука у нее у самой подрагивала, когда она мне пожала локоть, — слава Богу, молча.
' Маркони ' тоже с ними вцепился.
— Ты-то куда? — я стал его отрывать. Совсем он сомлел и еще геройствовал перед девками, держался одной рукой.
— Аппаратура, Сеня. Чес-слово, у меня там аппаратура, не веришь?
— Восемьсот пятнадцатый! — в «матюгальник» сказали с приложением. — Что у вас там с сеткой?
Я его отпустил, «маркони». Черт с ним, никто еще из моряков не сваливался. Девки бы не свалились. Сетка раскачивалась сильно, я боялся грохнется об базу. Но обошлось, ухман ее попридержал на середине, а потом разом вздернул над бортом. Лиля еще выглянула, чуть бледная, махнула мне и исчезла. Ухман их там отогнал.
Волна ударила нам в корму, и пароход пронесло вперед, кранец заскрежетал между бортами.
— Восемьсот пятнадцатый! — крикнули с базы. — Срочно отдавайте концы!
Старпом высунулся из рубки.
— У нас еще люди на базе!
— Отходите, вам сказано!..
