— Много званых, да мало изгнанных? Я прикрыл лицо ладонями:
— О Господи. Это даже не смешно.
— Знаю. — Она похлопала меня по руке. — Зато наповал.
— Твои сослуживцы узнали, что ты вампир, до того, как уволили тебя, или после? Я все никак не могу вспомнить — на каком корабле, ты говоришь, летала?
— Вообще-то, — мурлыкнула она, — я и не говорила тебе, Кен. Да и не скажу. — На сем разговор закончился, а челнок взлетел.
Мы, как всегда, подходили, экономя топливо на каждом маневре. Я видел, как Катарина пристально вглядывается в обзорный экран, на котором уже появился «Ржавый шпигат». Там не на что было смотреть. Его построили по типовому проекту, чтобы избежать лишних расходов, и больше всего он походил на коробку для ботинок, летящую в открытом космосе. И хотя сейчас он был не в лучшем виде, ионизированное покрытие на обшивке все еще было заметно — его нанесли еще на верфи, чтобы обозначить трюмы. Трюм номер один был самый маленький и располагался сразу под жилыми отсеками. Трюмы два, три и пять протянулись вдоль всего корабля — они были предназначены для перевозки крупногабаритных грузов, а номер четвертый был разбит на несколько частей, и туда сваливали все остальное. «Шпигат» представлял собой старую потрепанную посудину, тронутую молью, но все же он был нашим домом.
Когда мы перешли на борт, я проводил Катарину в берлогу Элайн и оставил ее решать, откуда лучше всего начать уборку.
Сам же я по-быстрому принял душ. Потом, лихорадочно вспоминая все, что когда-либо читал о вампирах, надел большой нательный крест и заглянул на камбуз, чтобы прихватить несколько зубчиков чесноку.
Когда я появился на мостике, Бо-бо уже исчез, а Катарина проверяла приборы на панели управления.
— Привет, Золушка. Твой экипаж ждет тебя, — поздоровался я, садясь в соседнее кресло пилота.
— Хочешь, чтобы я повела? — спросила она и улыбнулась, увидев распятие. Через несколько секунд ее вырвало — от чеснока.
— Извини, — пробормотала Катарина, — наверное, это аллергия. Вот уж не думала, что чеснок так на меня подействует.
— Ничего-ничего, мне эта твоя рубашка совсем не нравится, — утешил я девушку и, вытащив платок, с немалым удовольствием промокнул некоторые интересные места. Да что уж там, ты либо доверяешь кому- либо, либо нет. Она взялась за управление, а я подыскал неплохое местечко для рубашки и чеснока — в мусоросборнике.
Мы привели себя в порядок, и я, шлепнувшись на место, уже более пристально осмотрел свою напарницу. Она была хороша, гораздо лучше, чем я ожидал. Работа по управлению старым кораблем в основном заключается в том, чтобы следить — не вышла ли из строя какая-нибудь важная часть оборудования, а на таком старом ведре, как «Шпигат», это не так-то просто. Катарина же явно знала, что делала.
— Хм, здесь и впрямь требуются по меньшей мере двое, чтобы заставить эту консервную банку работать. Вы не думали поставить корабль на текущий ремонт? — спросила она, не прерывая предстартовой подготовки.
— Мы даже думали устроить капремонт. На самом же деле давным-давно нужно разобрать все, что есть, и провести полную модернизацию
— И?
Я пожал плечами:
— Дэви Ллойд едва успевает расплачиваться за обслуживание и выплачивать взносы по закладной.
— Ясно. А что будет, если доходы и вовсе сравняются с расходами?
— Думаю, рано или поздно сломается что-нибудь такое, что Деви не сможет починить. Надеюсь, тогда у меня уже будет новый корабль.
— Ого! — Она запустила программу проверки исправности оборудования. — Кен, мне вовсе не хочется придираться, но, судя по твоим словам, тут все скреплено картонными заклепками и жевательной резинкой. Я не очень уверена, но, кажется, ваш глушитель вибрации работает не совсем хорошо. Мне проверить его?
— Разумеется. Может быть, ты и права. Мы его разберем, когда выйдем с орбиты. Похоже, когда Берни уходил, все индикаторы горели зеленым. Сейчас пока ничего не краснеет, да и стандартные параметры он нигде вроде бы не менял. Ты видела Берни?
— Чуть-чуть. Он мне напомнил тощего Санчо Пансу. Он очень торопился покинуть мостик.
— Берни, по прозвищу Бо-бо, — самый настоящий ипохондрик. Он собирает всевозможные панацеи, чтобы лечить разные воображаемые недомогания. Даже друзья считают его психоневротиком, поэтому нетрудно представить, что думают о нем в экипаже. Обычно у него столько воображаемых болезней, что, мне кажется, ему нелегко будет заболеть чем-нибудь настоящим.
— Наверное, кто-то что-то ему ляпнул мимоходом, потому что, когда он выскакивал отсюда, на нем была стерильная повязка и резиновые перчатки. — Она проверила уровень выхода энергии. — А вы здесь каким-нибудь спортом занимаетесь?
— Как придется. Трюм номер один пустой, а он имеет как раз те же размеры, что и корт для ракетбола. Ты играешь?
— Немного — призналась она.
— Хорошо. Давай постучим немножко после того, как сменимся и рассуем твои вещи по углам. Посмотри-ка, если на этом индикаторе появляется такая штука, тебе надо делать не так, а вот так. Ага, вот этого-то мы и должны ожидать. Да, мне следует предупредить тебя — по воскресеньям мы обедаем вместе.
В знак признательности она отсалютовала мне указательным пальцем, и шрам ее ярко вспыхнул.
— Я давно хотел спросить про твой шрам. Где ты?…
— Это была большая рыба. Шрам у меня появился раньше, чем Маклендон, если ты об этом хотел спросить.
— Кажется, с моей стороны нетактично было заводить такой разговор. Рыба?
Она заметно напряглась, но тут же расслабилась.
— Несколько лет назад я выполняла небольшую работку для журнала путешествий. Я уговорила их дать мне заказ на разворот, посвященный ночной охоте с гарпуном на рыбу.
— Очень интересно. Я и не думал, что тебе нравится море, — пропел я, желая выудить подробности.
Она посмотрела на меня и улыбнулась:
— По-видимому, я загубила свою литературную карьеру, неправильно начав.
— Как так? — спросил я, с удовольствием заглотив наживку.
— Как-то раз, в одну страшную штормовую ночь, мне повстречалась акула… — начала она.
У меня по телу побежали мурашки. Был у меня один двоюродный братец, который жил неподалеку, так он очень любил разные байки. Когда мне было двенадцать, он уехал в Люксембург и только это, вероятно, спасло ему жизнь и удержало меня от вступления на стезю порока в самом нежном возрасте.
Она выпрямилась и передала мне управление.
— Знаешь, Кен, жалко, что ты не видишь, как мускулы твоего лица иногда словно застывают. Тем не менее, кажется, мне действительно понравится здесь у вас. У меня с собой немного шоколадных печенюшек — не хочешь перекусить?
Большая часть первой недели прошла спокойно, во всяком случае, в том, что касалось Катарины. Мы не торопясь направлялись к точке прыжка к Новой Бразилии. Самой большой проблемой оказалась еда — синдром Маклендона не прощал ошибок. Мясо, молочные продукты, да и почти все остальное либо причиняло ей жуткие колики, либо оказывалось на полу. Ее тошнило даже от чуть-чуть переспелых фруктов. Я искренне сочувствовал девушке — когда я находил в холодильнике недоеденный Розали саморазогревающийся обед, он оказывал на меня примерно такое же действие.
К счастью, Катарина прихватила с собой чуть ли не сотню кило своих собственных продуктов — в
