Белая башня падает
Дождливым осенним утром человек по имени Артур Уильям, проснулся с мыслью о том, что он больше не будет подрезать крылья воронам. Эта мысль, навеянная Артуру кошмарным сном, поначалу показалась ему безумной, но, исполнив в одиночестве ритуал поедания овсянки, он окончательно склонился к тому, что впредь не подрезать птицам крылья будет правильно.
Надев красно-черный мундир, он отправился к своим воронам. Древние башни осуждающе нависали над ним зловещими тенями, но мистер Уильям не обратил на это внимания.
…В тот день он не подрезал крылья ни одному из своих подопечных, хотя накануне намеревался таким образом приковать к земле еще двоих: это были огромные иссиня-черные красавцы, и Артур, сидя на ступеньке, наблюдал, как они кружат над лужайкой. Хотя раньше от вида свободно парящего ворона ему становилось дурно…
— Говорю тебе, что толстяк в наших когтистых лапах! Завтра я прикажу ему прыгнуть с башни, и он, пожав плечами, прыгнет, придерживая свою дурацкую шапочку, — хвастливо сказал Мунин своему собеседнику.
Тот щелкнул клювом и возразил:
— Братец Мунин, ты совершенно невыносим. Чего ты добьешься, превратив нашего доброго Артура Уильяма в красно-черную лепешку?
— Никто не будет подрезать крылья этим беднягам! — настаивал Мунин.
— Братец, — рассудительно проскрипел Хугин, — если мы избавимся от этого мастера, то верноподданные бриты тут же пришлют нового красно-полосатого толстяка на наши пернатые головы.
Мунину потребовалось несколько долгих минут, чтобы переварить этот удручающий аргумент.
— Вот сволочи, — от негодования он начал скрести лапой. — Мало что изменилось с той поры, когда они красили волосы в белый цвет и дрались заостренными палками…
— Меньше всего изменился образ твоего мышления, — упрекнул Хугин, — ты все так же стараешься решить проблемы грубой силой. Проснись и раскрой свои мутные глаза, братец. Век мечей и секир миновал! Человек обуздал энергию атома и запустил в космос смешные металлические штуки, которые они называют спутниками…
Мунин скептически посмотрел на брата и склонил голову набок, от скуки царапая каменные плиты острым когтем. Хугин прервался на полуслове и смущенно каркнул:
— Но ты прав, — вынужден был признать он, — с той поры действительно ничего не изменилось…
…Мастер над воронами Артур Уильям прогуливался по Тауэрскому лугу, когда в стенах древней крепости послышались пронзительные голоса туристов. Странно, но раньше он любил этих шумных и однообразных посетителей Тауэра, под крики дурачащейся детворы приносящих с собой грязь и жевательную резинку, прилепленную к непокрытым стеклом экспонатам. Сегодня же он не почувствовал ничего, кроме раздражения, когда на лужайке появилась очередная толпа под предводительством бифитера.
— Эй, что за чудак в смешной шапке? — спросил один из туристов, уставившись на Артура.
— Это мастер над воронами — представитель важной профессии, — начал объяснять бифитер. — Легенда гласит, что когда вороны покинут Тауэр, случится катастрофа…
— Каждый раз, когда я слышу историю, меня начинает клонить в сон, – пожаловался Мунин. — Люди все могут опошлить.
Хугин согласился. Мунин, быть может, и был дураком, но помнил обо всем.
***
…На этом острове всегда было сыро и холодно. На юге, в садах графства Мэн, цвели яблони, в то время как здесь — туман и дождь.
Два всадника ехали по берегу реки. Первый был настоящим великаном, его сильные руки правили конем легко и уверено. Другой же, напротив, походил на бесплотную тень.
— Народ ненавидит вас, мой король, — сказал он, поправляя упавший на глаза черный капюшон. — С тех самых пор как вы, простите за прямоту, споткнулись, ступая на английскую землю, всякий холоп не преминет напомнить, что прихотью судьбы повержен Гарольд, но не вашим мечом.
— Я знаю, что говорят обо мне, — великан обернулся, суровым взором окидывая лежащий у реки город.
Его лицо выделялось той благородной красотой, что присуща истинному королю. Глядя на него сейчас, невозможно было узнать в этом величавом исполине внука кожевника из Фалейса.
— Вороны… — с отвращением сказал король, наблюдая за кружащими в небе птицами. — Не знаю почему, но они любят этот холм. Как будто что-то привлекает их…
— Камни, милорд. Черных птиц привлекают белые камни.
— Мне следовало сжечь город, а не вступать на его улицы, устилая свой путь лепестками роз.
— В тот день вы были победителем, мой король.
Гийом гневно вскинул голову.
— Был?! Я победитель по праву и корона отдана мне по справедливости! — воскликнул он, сжимая кулаки. — Не говори мне, что я был победителем, Роберт: победа однажды — это победа навсегда! Скажи мне, кто правит здесь, пока Гарольд гниет в могиле?
— Вы, мой король, – покорно проговорил Роберт.
Гийом отвернулся. Налетевший ветер всколыхнул окружавшее их море травы, сбросил с головы короля капюшон и растрепал короткие волосы, тронутые сединой. Это был тот самый человек, который на Сенлакском поле вел своих воинов в атаку и рисковал жизнью ради вожделенной короны. И вот, он получил ее. Архиепископ Йоркский возложил на иноземного герцога корону, отдав свою страну на разграбление нормандцу.
— Упрямцы не признали бы вас своим королем, будь вы хоть сыном Господа.
— Не смей богохульствовать, Роберт!
Гийом всегда был набожным, как утверждали его приближенные — вера короля граничила с фанатизмом.
— Как вам будет угодно, мой господин. Но ни один народ добровольно не признает чужеземца своим королем, — упрямо продолжал Роберт. — Так поступят лишь предатели, которыми вы окружаете себя…
— Всюду предательство и измена! — воскликнул король. — Я желаю вернуться к родным берегам, но этот остров держит меня. Проклятые англы не желают преклонить колени, я знаю, что стоит мне поднять парус, и они тотчас же позабудут, кого короновали в Кентерберийском аббатстве холодным утром
