— Кэля? — одними губами спросил Пананто.
— Ох, да ты один и не слышал. А я, глупая, забываю тебе рассказать. Когда мы из кочевья сюда возвращались, увидели — бежит по тундре не то олень, не то какой-то другой зверь. Быстро бежит и все на север. Сыновья тут же за ним погнались, а я с упряжками — следом. И тут зверь этот как повернет в нашу сторону, да еще ветер поднялся! Тут, вижу, из снега и вьюги вырастает огромное лицо, и готовится проглотить моих сыновей. Ох, и испугалась же я…
У нее заметно задрожали руки, которыми она продолжала помешивать варево.
— Да ты слушаешь, Панатно?
Старик вместо ответа молча кивнул.
— Но вдруг кэля как задрожит, рябью подернется! Рот его почернел и начал рассыпаться, словно кто-то туда кинул головешку… А потом и вовсе рассыпался, и остатки снега унес ветер. Вот так повезло нам.
Она замолчала, глядя на огонь. Отгоняя страшные воспоминания, Айнау улыбнулась и весело проговорила:
— А еще я замуж за Опэ выхожу. Мы с ним в молодости хорошо ладили. Он для моих сыновей как отец будет. Ведь своих детей у него никогда не было. А жена пропала… Да ты слушаешь, Пананто?
Айнау посмотрела на него и вздрогнула. Потом облегченно вздохнула и бережно прикрыла навсегда застывшие глаза старика. Она обрадовалась, что ему больше не будет больно.
За пологом яранги шумели дети, спорившие с Опэ, как правильно снаряжать нарты. Жизнь продолжалась.
Цветы Мананнана
Чтение летописей — не самое увлекательное занятие. Но когда среди забытых имен находишь собственных предков, отношение к истории тотчас меняется. Так случилось и со мной летом 1898 года. Закончив второй год обучения в университете, я решил посвятить свободное время личным делам. Тогда я ухаживал за девушкой из знатного рода и мне хотелось доказать ее родителям, что я являюсь лучшей партией для их дочери. Для этого я решил составить генеалогическое древо своей семьи, йоркширских Блакстонов.
Перебирая церковные книги и другие документы, я наткнулся на любопытную историю, связанную с одним из моих дальних родичей. Описанные события полностью захватили мое воображение, и я решил изложить эту историю в своем дневнике.
Прежде чем начать повествование я позволю себе сделать небольшое, но необходимое вступление и рассказать о прошлом моей семьи. Как известно, большинство европейских благородных семей возводят свою родословную самое меньшее к Гектору или Агамемнону, признаться, мои родичи также не были лишены подобных предрассудков. Обойдя стороной очевидные мифы, следует сказать, что первые упоминания о йоркширских Блакстонах были сделаны в XII веке.
Моя семья никогда не отличалась набожностью. Задолго до Реформации Блакстоны заслужили славу вольнодумцев. Отчасти благодаря столь сомнительной репутации мой предок Джеффри Блакстон оказался на стороне «круглоголовых» в гражданской войне и позже участвовал в ирландской экспедиции Кромвеля. Когда пришло время победителям делить добычу, Джеффри оказался достаточно предприимчивым, чтобы отхватить солидный кусок ирландской земли. Он догадался выбрать отдаленное и дикое место, поэтому после падения Республики никто не претендовал на его владения и Блакстон не только благополучно попал под амнистию, но и добился, чтобы его вексель на владение землей был подтвержден королевским словом. Так он стал лордом Блакстоном.
Земля, которую получил во владение сир Джеффри, располагалась неподалеку от северного побережья Ирландии, в графстве Донегал. До английской оккупации здесь стоял гордый престол могущественного клана О'Доннелл, второго по силе на всем острове. Когда зашла речь о возведении усадьбы строители заломили несусветную цену за свои услуги, объясняя ее сложностью по транспортировке материалов. Тогда лорд Блакстон принял неслыханное решение — взять камень с холма Гринэн. Этот знаменитый на все графство пологий холм венчали развалины древней крепости. Покинутая и разрушенная, она пребывала в запустении: стены осыпались, поросли мхом и почти наполовину своей высоты вросли в землю. В незапамятные времен эта твердыня была столицей одного из ирландских королевств, но еще раньше первые камни на вершине холма заложили древние обитатели зеленого острова — народ из мифов и песен, Туата Де Даннан.
Использовать камень с Гринэн для строительства собственного дома казалось ирландцам даже не святотатством, а просто безумием, но лорд Блакстон был непреклонен в своем решении. Он нанял отчаянных людей из числа бывших английских солдат, и еще до зимы следующего года работа была закончена. Джеффри тотчас переселился в новый, просторный трехэтажный особняк, достаточно прочный, чтобы выдержать осаду небольшой армии, и достаточно уютный, чтобы его можно было с полным правом называть домом. Вместе с лордом в усадьбу вселилась его немногочисленная челядь, а позже он ввел под этот кров и свою молодую жену. Три года спустя родился первый ребенок лорда Блакстона — девочка, которую назвали Блодуин.
Здесь и начинается обещанная мной захватывающая история. Я привожу ее по возможности без искажений, но беру на себя труд несколько осовременить язык оригинала, чтобы не отпугнуть читателя присутствующими в тексте анахронизмами.
Блодуин унаследовала красоту матери и твердый характер своего отца. Влияние лорда Джеффри на дочь усилилось после того, как леди Блакстон умерла от болезни. Девочке тогда еще не исполнилось и пяти лет, и отец сделал ее сосредоточием всех своих надежд и мечтаний. Он потакал любым капризам своей дочери, и она сделалась властной и капризной. Слуги не задерживались в доме Блакстонов, и лорд вынужден был искать их по окрестным селам, среди ирландцев.
У Блодуин было отменное здоровье, но она была подвержена приступам меланхолии, которые вызывали у отца сильную тревогу. Девочка любила запах цветов, но вид увядших бутонов приводил ее в глубочайшую скорбь — их съежившиеся, склонившиеся черные головы напоминали ей, что однажды она тоже состарится и умрет. Блодуин не боялась смерти, она боялась потерять свою красоту. Поскольку девочка выросла в достатке, с детства окруженная заботой, все в мире казалось ей восполнимым, кроме увядания собственного тела. Взросление невозможно было замедлить, остановить или обратить вспять. Оно неизбежно должно было смениться старением, а с этим она смириться не могла.
Охватывающее Блодуин волнение не укрылось от отца. Тогда лорд Блакстон придумал хитрость. Он заполнил комнаты дочери искусственными цветами и в каждый букет добавлял несколько живых — для запаха. Каждое утро, пока маленькая госпожа завтракала, бдительные слуги искали живые цветы и обновляли их. Так создавалось впечатление, что время остановилось и цветение продолжается вечно.
Весну сменило лето, нарциссы отцвели и на их место пришли полевые цветы. Пришла осень — и вазы наполнились зверобоем. Но вот наступила зима, снег укрыл ирландскую равнину, и нигде больше на ней не осталось живых цветов. Вазы в комнате Блодуин опустели, и к девочке вернулась прежняя грусть. Ребенок стал часто болеть, и даже в самые солнечные и погожие дни у нее был бледный и нездоровый вид.
Лорд Блакстон не знал покоя, он хотел построить зимний сад с оранжереей, но ничего не выходило: холод проникал сквозь стекло и уничтожал нежные зеленые ростки. Безутешный отец готов был душу продать за корзину ромашек — и его мольбы были услышаны.
Однажды на пороге усадьбы появился незнакомец. Он был одет в светлый костюм и высокие сапоги для верховой езды. Гость был стройным и красивым, с запоминающимся лицом и большими, широко расставленными глазами василькового цвета. Слуги хотели прогнать его, но странный гость тотчас привлек
