высвободиться, исключая ноги, — проклятые цепи запутались среди тел, — когда Якуб закричал:
— Скорее, англичанин! Стреляй!
Второй солдат отделался от Кутебара и старался найти свое упавшее ружье. Я выпалил по нему и промахнулся — что было несложно, уверяю вас, — солдат, пользуясь шансом, поспешил к двери. Я выпалил второй раз и попал, похоже, в бедро, так как он споткнулся и врезался в стену. Прежде чем ему удалось подняться, Кутебар бросился на него с ружьем и, издав какой-то дикий боевой клич, вонзил тому малому в грудь штык до самого упора.
В камере царил хаос: на полу три мертвых тела, истекающих кровью; в воздухе плавает пороховой дым; Кутебар потрясает ружьем, призывая Аллаха подивиться его подвигам; Якуб-бек стонет и просит нас обыскать сержанта на предмет ключей от оков, а я пересчитываю патроны в револьвере. Осталось, кстати, два.
— Дверь! — голосит Якуб. — Позаботься о ней, Иззат, а потом — ключи, во имя Аллаха! У меня все горит!
Отыскав в кармане сержанта ключ, мы освободили Якубу ноги, осторожно опустили его на пол и прислонили к стене; руки, все еще прикованные, ему пришлось задрать над головой. Стоять он не мог — у меня вызывало сомнение, что члены начнут ему подчиняться раньше, чем через неделю, — а когда мы попробовали расстегнуть наручники, ключ не подошел. Пока Иззат, гневно пыхтя, обыскивал одежду трупа, я следил за дверью. Звуки отдаленной схватки не стихали, и мне пришло в голову, что нам недолго придется ждать новых русских гостей. А позицию нашу, пока не удалось совершенно освободить Якуб-бека, трудно было назвать выгодной. Кутебар забросил поиски и решил попытаться перебить цепь ударами приклада.
— Бей сильнее, слабак! — подбадривал его Якуб. — Или ты растратил все свои силы на то, чтобы прикончить раненого русского?
— Разве я кузнец? — говорит Кутебар. — Или, клянусь семью прудами Иблиса, у меня железные зубы? Я спас тебе жизнь — в очередной раз — а все, на что ты способен — это ныть. Пока ты тут уютно покачивался, мы с феринджи были заняты делом — о, Аллах, какое дурацкое это занятие!
— Хватит! — кричит Якуб. — Смотри за дверью!
Послышались топот и возгласы; Кутебар расположился рядом со мной, взяв ружье со штыком наизготовку, я же взвел револьвер. Шаги стихли, и раздался голос:
— Якуб-бек?
Кутебар воздел руки и издал радостный клич:
— Иншалла! Все-таки и китайцы кой на что сгодятся! Входите, щенки, полюбуйтесь на кровавый урожай, собранный Кутебаром!
Дверь распахнулась, и не успели бы вы досчитать до трех, как в темницу ввалилась уже полудюжина этих парней: закутанные в халаты, бородатые фигуры с ухмылками на заостренных лицах и длинными ножами — вот уж не мог себе представить, что когда-нибудь обрадуюсь, увидев гази — а эти были самые что ни на есть настоящие. Они навалились на Кутебара, обнимая и хлопая его по спине, другие же, удивленно посмотрев на меня, поспешили к Якубу, привалившемуся к дальней стене. Первым рядом с ним оказался подвижный смуглый человечек с тюрбаном на круглой голове и в свободно ниспадающем плаще — скорее всего подросток. Он замер перед Якуб-беком, негромко чертыхаясь, а потом закричал своим соплеменникам:
— Разрубите цепи! Поддержите его… осторожнее… О, Аллах! Любимый мой, любимый, что они сделали с тобой?
Он буквально разрыдался, а потом вдруг обнял Якуба, стал осыпать его щеки поцелуями, баюкая голову на руках и шепча нежные слова, и закончил тем, что страстно поцеловал изможденного пленника в губы.
Ну, у пуштунов, знаете ли, это распространено, и меня не удивили такие проявления привязанности, граничащие с извращением. «Тем хуже для девчонок, — всегда резюмировал я, — и тем больше добычи для бравых парней типа меня». Но наблюдать за этим зрелищем было противно.
Спасители бросали на меня косые взгляды, пока Кутебар не пояснил, на чьей я стороне. Тогда всеобщее внимание сосредоточилось на наших Оскаре и Бози.[102] Один из соплеменников разрубил цепи Якуба, и вчетвером они понесли его к двери, а смуглый парнишка рысил сбоку, заклиная их быть осторожнее. Кутебар двинулся к выходу, я, все еще сжимая револьвер, последовал за ним. Оставшийся азиат задержался, даже в такой критический момент, чтобы полоснуть всем убитым ножом по горлу, и с довольной улыбкой присоединился к нам.
—
— Богохульник! — восклицает Кутебар. — Нашел время для шуток!
Мальчишка шикнул на них и оба притихли. Похоже, этот голубок имел авторитет: стоило ему отдать приказ, как все беспрекословно побежали между строениями, он же шел замыкающим, бросая время от времени взгляды на противоположную сторону форта, откуда доносилась стрельба. Русских видно не было, что и не удивительно. Мне был ясен замысел: внезапная атака, взрыв и шумиха у главных ворот всех привлекли именно туда, в то время как спасательная партия проскользнула через заднюю калитку. Не исключено, что они проникли внутрь еще до начала заварухи, выслеживая часовых и дожидаясь сигнала — но все равно рисковали проиграть, поскольку у сержанта и его людей имелся приказ убить Якуб-бека при малейшей опасности. Так что нам повезло.
Внезапно перед нами выросла стена, на подмостках которой виднелись люди. Тело Якуб-бека, причудливо изогнутое, стали втягивать наверх, под беспокойные окрики мальчишки. Не далее как футах в пятидесяти со сторожевой вышки полыхнули ружейные выстрелы, но стреляли не в нас. Сильные худые руки помогли мне вскарабкаться по веревочной лестнице, вокруг слышались персидские ругательства, фигуры в халатах замелькали среди амбразур, и мы стали спускаться по веревкам с внешней стороны стены. Я сверзился с высоты в десять футов, приземлившись на голову какому-то малому, и тот озвучил свою точку зрения по поводу моей родни, будущего и привычек с красноречием, свойственным исключительно народам гор. Потом говорит негромко:
— Все внизу, Шелк, включая этого шута Кутебара, твоего возлюбленного Аталика-гази и эту безбожную свиньи-феринджи с большими лапами.
— Идем! — раздался голос мальчишки со стены, и как только мы углубились в темноту, наверху раздался пронзительный вой; он прокатился над стенами, и был отчетливо слышен даже сквозь грохот канонады. Я споткнулся и ухватился за руку сопровождавшего меня человека.
— Куда мы идем? — спрашиваю я. — Куда вы меня ведете?
— Вопросы надо задавать на совете, неверный, а не во время битвы, — отвечает тот. — Ты сможешь ехать верхом, феринджи, говорящий по-персидски? — Эй, Кутебар — вот твой друг, займись им, пока он снова на меня не свалился.
— Сын грязи и навоза, — говорит Кутебар, возникая из тьмы. — Не помоги он мне убивать русских, они наверняка перерезали бы нам глотки, пока вы там копались. Что скажет на это Шелк? Пришли, называется, на выручку! Да базарные бабы из Самарканда и то справились бы лучше!
Мне упрек показался несколько несправедливым. На мой взгляд, похищение из тюрьмы прошло по первому разряду. Не сомневаюсь, что и десяти минут не пролетело с того момента, как Кутебар разбудил меня, зажав рот ладонью. Мне довелось убить человека, может, даже двоих, и кровь их еще не обсохла на моем лице — но я был на свободе! Кем бы ни были эти отличные парни, они вырвали меня из лап подлеца Игнатьева и его шайки, со всякими там кнутами и нагайками. Я свободен и жив. И хотя меня тяготили оковы, все члены ныли и болели, а тело воняло и чесалось — душа моя ликовала. «Ты опять оставил их с носом, приятель, — думал я. — Хвала тебе, ну, и этим любезным ниггерам, разумеется».
Примерно в полумиле от форта обнаружилась небольшая лощина, поросшая кипарисами; из темноты доносилось перетоптывание лошадей. Усталый, но довольный, я просто опустился на землю рядом с Кутебаром, продолжавшим поливать наших спасителей почем зря. Тут перед нами из тени появляется тот мальчишка в черном и присаживается на колени.
— Якуба увезли, — говорит он. — До края Красных песков неблизко. Мы останемся ждать Сагиб-хана и остальных, пусть Аллах будет милостив и не позволит им потерять слишком многих.
