здания. И еще что-то. Шелест рукопожатий, бормотание «ваше величество», приглушенный треск немолодых суставов, согнутых в реверансе?
Прошло десять минут. Вдруг смутный, неопределенный шум стал чуть отчетливее; где-то открылась дверь. Послышались шаги — сперва две пары ног, затем три, затем десяток, и вот все это переросло в частый топот, словно ливень обрушился на натянутый брезент. Ошибки быть не могло: это двести человек поднимались по лестнице.
Голдвассер потянулся к внутреннему телефону. Очевидно, Чиддингфолд еще не начал срывать распорядок дня. Голдвассер выжидал, пытаясь по шуму определить, успело ли торжественное сборище дойти до политического отдела. Он отчетливо представил себе всю сцену: Чиддингфолд с натянутой предательской улыбкой сопровождает королеву, делая неуклюжие микрожесты; Пошлак напускает на себя деятельный и заинтересованный вид; все начальники отделов в противоестественно чистых, накрахмаленных, тугих воротничках, все никак не сообразят, куда девать руки: то заложат их за спину, то развязно сунут в карманы, то, спохватившись, поспешно выдернут оттуда, скрестят их на груди, а сами поражены гнетущей неестественностью осанки соседа. Он представил себе, как выталкивают вперед типичного ученого ассистента (первого класса), как осматривают типичную вычислительную машину, как задают типичный вопрос. И в разгаре всего этого в углу вдруг звонит телефон. Двести голов оборачиваются, потом все делают вид, будто ничего не слышали. Типичный научный сотрудник дает свой типичный ответ под телефонное дребезжание, пока кто-нибудь, стоящий рядом с телефоном (кто? Роу? миссис Плашков? неведомый лаборант? может быть, Ноббс?), не очухается и не снимет трубку. И услышит, как какой-то псих (он, Голдвассер!) рассказывает бредовую, путаную историю: его, мол, заперли в кабинете, и надо безотлагательно арестовать Чиддингфолда. Голдвассера так и передернуло, он явственно слышал достойное жалости смущение в голосе собеседника, который пытается прекратить разговор и замять скандальный инцидент. Голдвассер видел каменные физиономии всех остальных. Люди прилагают все усилия, чтобы сосредоточиться на августейшей оценке работы отдела и не слышать мучительной неловкости в приглушенном голосе коллеги. У Голдвассера взмокли ладони. Все его естество запросилось прочь от телефона. На такое он не решится.
Он положил трубку на место и попытался ни о чем не думать. Но ведь снести можно что угодно, только не собственную трусость. Надо решиться! Только теперь уже, наверное, поздно; торжественная процессия направляется сейчас в отдел спорта. Голдвассер дал себе клятву, что туда-то он позвонит непременно. Он опять прислушался, и действительно, спустя несколько минут до него донесся приглушенный топот четырех сотен ног, шагающих по коридору. Еще не пора, еще не пора. Дай им время войти в отдел. Пора! Нет-нет, рано, сейчас там, в пустой лаборатории, только королева со своей ближайшей свитой. Погоди. Истинная смелость — смелость ожидания. Может, теперь? Но топот уже стихал — все двести голов были уже в отделе спорта. Слишком поздно; никакие силы не заставят его звонить всем двумстам.
Мысленно Голдвассер нанизывал довод за доводом в объяснение того, почему звонить не следовало. В отделе просто сняли бы трубку с рычага, ничего не ответив. А если бы и ответили, то не поверили бы. К телефону подошел бы сам Чиддингфолд. Заслышав телефонный звонок, Чиддингфолд бы сразу обо всем догадался и умертвил королеву на месте. Тем не менее каждый раз, слыша, как гости перемещаются из одного отдела в другой, Голдвассер тянулся к телефону и уверял себя, что сейчас решится, и каждый раз не решался. Самые жестокие муки он испытал, когда услышал, как все пересекают двор, направляясь в новый корпус отдела этики. Если он их и тут не поймает, они перекочуют в фанерную пристройку «буфет», а уж там поминай как звали. Голдвассер с таким болезненным усердием напрягал барабанные перепонки, что ему казалось, будто он различает звон золотого мастерка о мемориальный камень, гудение неугасимого огня в вечную память о событии, звяканье золотых ножничек, щелчок золотого выключателя, скрежет золотого ключа. Но он так и не позвонил.
Наконец он услышал дальний топот — толпа перебиралась по двору из корпуса этики к закускам. Голдвассер пал духом. Провалился он позорно, с треском. Топот затих, совсем прекратился, наступила гробовая тишина. Общество углубилось в сандвичи с огурцами и шампанское. Голдвассер углубился в мрачные мысли.
Тут ошеломительно громко и внезапно зазвонил телефон. Голдвассер ринулся к нему так порывисто, что опрокинул кресло. Телефон, трубку которого он шесть раз снимал и шесть раз вешал, звонит теперь сам! Голдвассер виновато нащупал трубку и поднес ее к уху, не в силах вымолвить хоть слово.
— Вам звонят по городскому, мистер Нунн, — сказала телефонистка цинния. — Если вы не возражаете, я переключу этот вызов на вас лично через внутренний. Абонент, соединяю с заместителем директора.
— Алло, это заместитель директора? — заговорил мужской голос. — Вас вызывает кавалер воздушного пирога[17].
— Кто-кто? — вскрикнул Голдвассер. Ему не ответили, только что-то щелкнуло в трубке.
В приливе отчаяния Голдвассер понял, что все это время мог соединиться с коммутатором.
— Алло, это заместитель директора? — сказал кавалер воздушного пирога. — У меня для вас хорошая новость. Неисправность в самолете устранена. Просто какой-то прибор разладился. Самолет взлетел четверть часа назад, и ее величество пожалует к вам минут через тридцать пять.
36
Славно открыли новый корпус этики. Задали все положенные вопросы, выразили все положенные чувства. А после, потягивая в буфете шампанское, жены только и говорили, что о Ноббсе.
— Она совершенно не похожа на свои фотографии.
— Мне показалось, что у нее вроде как борода.
— Да это же не королева.
— Разве?
— Говорят, это молодой служащий из института.
— Правда?
— Очень отважно заменил королеву в последний момент, потому что она не смогла приехать.
— Что ж, по-моему, он был изумителен.
— Такой естественный.
— И человечный.
— Вовсе не задавался.
— Совершенно изумительный.
— Как-то чувствовалось, что с ним можно поговорить, верно?
— Да, у него нашлось словечко для каждого. Вы заметили?
— Через одного человека от меня стояла женщина, так он ей сказал: «Рад познакомиться». Я чуть не умерла.
— А мне он, знаете, что сказал?
— Что?
— Он сказал: «Черта лысого».
— Не может быть!
— Разве не изумительно?
— Так естественно и непосредственно.
— Так освежающе-бесцеремонно.
— По-моему, он изумителен.
Ноббс поистине сиял. В промежутках между бокалами праздничного шампанского он все тыкал Чиддингфолда локтем в бок и весело спрашивал:
— Ну как получилось, а?
Чиддингфолд, которого успех операции вернул к нормальному уровню натянутости, не переставал улыбаться своей замороженной улыбкой. Нунн был в великолепной форме, он без конца делал официанту
