Продавцы разбили шатры, на полотнах которых лежит снег. Горят в них газовые лампы, краснеют раскаленные железные печурки. Подобны волшебным пещерам эти шатры, полные разных чудес, разложенных там, на столах, подвешенных на стенах, освещены мерцающим огнем ламп и пламенем печурок. И запахи, разные и странные. Запах печеных яблок, оладий, жаренных на подсолнечном масле, свежих пирогов, каленых фисташек, запах свечей и запах патронов для фейерверка. Запах доброго рождественского праздника! Голоса продавцов, зазывающих в эти шатры, клянутся всяческими клятвами, приглашая покупателей, соблазняя их избытком товаров.
– Яблоки и орехи! Оладьи из теста!
– Шоколадные ангелы! Сахарные звезды! Шелковое белье!
– Ленты для елок, ленты для елок! Внезапно в доме вашем появится свет!
– Свечи для елок! Яблоки на десерт!
– Горячие оладьи, как невесты под венцом!
– Всего за одну марку – целый батальон оловянных прусских солдат и офицеров!
– Ленты для елок, ленты для елок! Внезапно в доме вашем появится свет!
– У тебя есть деньги? – спрашивает Саул Иоанну.
– Есть! – радуется Иоанна и извлекает кошелек из кармана своего пальто.
Они покупают две огромные оладьи из темного и твердого теста. На оладьи приклеены картинки. У Иоанны – Мария, Иосиф и Иисус в колыбели. Овцы окружают колыбель, и ангелы небесные простирают ладони над головой родившегося младенца. У Саула – большой ангел с раскрытым ртом – поет – «Радостного вам рождественского праздника!» Саул отдирает картинку насколько можно быстрей, но педантично, и только когда остается маленький огрызок ангела, начинает есть. Иоанна осторожно надкусывает вокруг картинки, и когда остается лишь картинка, заворачивает ее в платок и прячет в карман.
– Смотри туда, Саул, смотри туда!
В окне витрины большого магазина швейных машинок Зингер сидит восковая кукла величиной с настоящую женщину: это святая Мария, и у нее на коленях – святой ребенок с золотыми кудрями. И над ними – в пространстве окна – большая светящаяся звезда, собранная из маленьких электрических лампочек.
– Как это красиво, Саул, смотри, какой красивый Иисус.
– Еврейский мальчик не смотрит на Иисуса, – сердится Саул.
– Почему, Саул? Он же такой красивый.
– Ну и что? Он не из наших.
– Потому что мы его убили. Если бы мы не совершили этот грех, он был бы наш?
– Противно слышать! – кричит Саул. – Как ты говоришь? Еще раз такое скажешь, между нами все будет кончено.
– Почему? – Иоанна никак не может понять, почему ей нужно выбирать между Саулом и Иисусом. – Отец мой, говорит, что Иисус – великий освободитель, который внес в души человеческие высокие идеи.
– Мерзость! – дыхание Саула стало трудным. Он просто не знает, что подумать. Стоит рядом с ними глупая девчонка, скрещивает руки, как в молитве, и смотрит на Марию и Иисуса очарованными очами, как одна из христианок. – Ты что, не знаешь, сколько горя и бед принес нам этот Иисус?
– Да, он это сделал нам, потому что наказал нас за то, что мы его убили. И вообще это было один раз, в темные времена. Мой отец говорит, что наши дни не темные, а светлые, и разум человека может верить, что есть единый Бог – евреев и христиан.
– Твой отец… человек очень странный.
Саул сейчас жалеет, что вообще пригласил Иоанну идти с ним в Движение. От того, что говорит эта девочка, волосы встают дыбом! Она хуже всех этих христиан на улице. Что смогут сделать в Движении с девочкой, верующей в Иисуса? И кто знает, что она там скажет и какие задаст вопросы. Опозорит его…
– Ты можешь здесь остаться и смотреть на витрины, – предлагает ей Саул, – вовсе не обязательно, чтобы ты сегодня пошла в Движение.
– Верно, верно, – соглашается Иоанна, – действительно сегодня это не обязательно, здесь так красиво.
– Если так, пока, доброго вечера. – Саул облегченно вздыхает и уходит.
– Эй, Саул!
– Ну?
Иоанна снова около него.
– Саул, я должна пойти в Движение. Брат приедет за мной туда, чтобы взять домой.
– Значит, выхода нет, – печалится Саул, – идем быстрей. Но там… Там не говори то, что здесь мне говорила.
Иоанна хочет спросить – почему – но сдерживает язык. На лице Саула выражение гнева, какое было у него на усадьбе, когда она бежала за ним и спрашивала, почему он отворачивает лицо от свиней. Она бы с удовольствием отказалась от Движения и от Саула, сердце ее было взволновано окружающей праздничной атмосферой, а Саул ставит преграду между ней и уличным праздником. Иоанна извлекает из кармана остаток оладьи и смотрит на картинку. Почему она должна прятать от нее лицо, как Саул – потому, что Иисус не наш? А что у нас есть? Нет у нас ничего подобного по красоте! Хочет она задать Саулу еще несколько вопросов и не решается. Саул ускорил шаги, и она еле поспевает за ним. Сверкающая улица уже за их спинами, и перед ними – улица, где не видно ни одного светящегося окна! Темные фигуры стоят у домов.
– Это Еврейская улица, Иоанна, видишь, это наша улица.
– Что же здесь наше?
– Все, все здесь наше.
Иоанна не видит ничего, кроме тьмы и людей у входов в серые дома. Большой страх закрадывается к ней в душу перед этой улицей, которая «наша», по словам Саула, перед движением, перед всем новым, которое должно прийти. И защищаясь от этого мира, она говорит Саулу:
– Ты видишь, Саул, единый Бог у евреев и христиан: снег падает и на эту улицу.
– Пришли, – говорит Саул, отказываясь слышать сказанное ею.
Гейнц остановил автомобиль у дома, где живет Эрвин. Все окна этого многоэтажного дома были освещены. Он чувствовал, что нет у него сил, чтобы подняться к Эрвину и стоять, не открывая рта, перед Гердой. Он все еще не успокоился после ссоры с Эдит. Лучше он прогуляется по улице, дойдет до реки Шпрее, поднимется на мост, и там немного придет в себя. Тысячи огней бросают золотые пятна на темные воды. Корабли стоят на причалах вдоль берега, нагруженные яблоками и елками. На них открылся рождественский базар. На берегу расставлены столы, над которыми навешаны пологи шатров. С кораблей и шатров доносятся людские голоса и звуки губных гармошек.
«Ночь тиха, святая ночь», – играет гармошка, приправляя мелодией уличный шум и суматоху. Под огромным навесом – горы яблок, и молоденькая продавщица обдает всех чистым и звонким смехом направо и налево. Гейнц входит под навес, следит за молоденькой продавщицей, чья полная грудь движется в ритме ее быстрых движений и громкого смеха. Ее крепкие руки ловко перебирают яблоки. Кажется ему, что где-то он ее встречал. Где? Он пробивает себе дорогу между толпящимися людьми прямо к ней, стоит лицом к лицу девушки и втягивает в себя запах яблок, как запах ее тела.
– Яблоки, пожалуйста, – протягивает Гейнц руку.
Стыдливая улыбка появляется на ее губах и глаза опускаются долу. Гейнц берет яблоки, и рука его медленно опускается в ее руку, касается ее шероховатой кожи. Девушка поднимает ресницы, и смеющийся ее взгляд отвечает его взгляду. Взволнованно движется ее грудь, но тут усиливается давление в спину Гейнца, и вот уже головы людей отделяют его от нее, и он направляется к выходу из-под навеса. Останавливается, поворачивает лицо и улыбается ей. Громкий смех девушки служит ему ответом.
– Осел! Сейчас как врежу тебя по голове, растянешься у меня, как клоп, – шумит парень, продающий украшения на елку.
Гейнц сует в руки удивленного этого парня мешочек с яблоками и быстро идет к дому Эрвина.
Они сидят у стола. Пытаются наладить беседу, как связывают порвавшуюся нить, и не могут. Они
