приличия и уважения, но, вместо этого, мямлит что-то невразумительное.
– Да, господин, эти женщины… Честь и слава им…Несомненно, честь и слава…
– Если так, – добродушно гремит дед и опять дружески хлопает по плечу Эмиля, – если так, вижу я, что не будет между нами разногласий.
Кукушка издает свое ку-ку три раза, и пресекает их разговор. Усталость распространяется по комнате. Время от времени вяло раздаются какие-то слова. Кудрявые девицы откусывают от небольших соленых печений, господин Леви отирает лоб, Филипп, погруженный в кресло, оперся головой о собственную руку, доктор Вольф утонул среди подушек дивана, и нос его окутан густым дымом сигары. В углу похрапывает «мальчик из класса». Доктор Гейзе молча изучает Эмиля Рифке задумчивым взглядом. Эмиль поворачивается к нему, и глаза их встречаются.
«Мне знаком этот человек, – мелькает в голове доктора, – где-то с ним я уже встречался. Где? В любом случае, ясно, что он не еврей. Но видно, что он себя чувствует себя хорошо в этом доме».
Эмиль подозрительно смотрит на доктора Гейзе, и таким же подозрительным взглядом обводит лица всех, сидящих в комнате. Где Эдит? Куда исчезла, не сказав ни слова? Кажется ему, что все вокруг сообща настроены против него. Они спрятали Эдит! «Кто она, эта Эдит, вообще? Дочь «почтенного» отца и «старого короля» – деда… Кто она?»
Но не дано Эмилю много времени на размышления. Дверь с треском распахивается, и целая компания врывается в комнату. Дети, Франц, Фердинанд, Фрида, Эдит, и за ними – Гейнц с пустым бумажным пакетом в руке – и снова предстает Эмиль стене взглядов, изучающих его с ног до головы. Странная компания, испуганные дети, хмурый Фердинанд, бледная Эдит. Лицо Фриды ясно говорит: «Человек должен обладать терпением Иисуса милосердного, чтобы выдержать тебя». Эмиль оглядывает себя, может, что-то не в порядке с его одеждой? Но ничего такого не находит. Все на нем аккуратно.
И не мог представить Эмиль, что происходило в кухне дома Леви. Все уже было готово к обеду, индюк подавал приятные запахи, тарелки и блюда были украшены зеленью, и приятны на взгляд. Фрида и служанки нарядились в черные блестящие платья и выглаженные фартуки, служанки надели на головы белые кружевные чепчики. И уже пришли на кухню дети показаться Фриде, какие они чистые и нарядно одетые, в кухню ворвались Франц и Фердинад с криками, что они близки к тому, чтобы умереть с голоду, – итак, все было готово к обеду. И тут внезапно в кухне возник Гейнц, а в руке у него бумажный пакет с осколками льва. Трудно себе представить, какой гвалт поднялся в кухне! Вопль Фриды мог поколебать столпы, на которых держится мир. Она ведь, согласно завещанию покойной госпожи, хранила, как зеницу ока, эту драгоценную вещь из фарфора. И в течение сорока лет не было служанки в доме Леви, которая не слышала бы из ее уст долгие объяснения об этом льве и о том, как надо бережно к нему относиться. И вот, пришел чужак и разбил вдребезги эту драгоценную вещь! Фарфорового льва покойной госпожи! Не помогало то, что Гейнц говорил: это он, а не Эмиль Рифке, разбил льва. Фрида стояла на своем: Эмиль разбил, Эмиль – разрушитель, на его шее это преступление. Да она, Фрида, заранее знала, что дом беззащитен перед несчастьями, которые принесет этот, разбивший льва. Дети стояли и смотрели испуганными глазами на Фриду. Гейнц положил на пол пакет с осколками льва, и отчаянными движениями рук пытался защищать Эмиля. Но Фрида стояла на своем, и служанки присоединяют свои голоса к ее стенаниям, пока не наполнилась кухня страхом и черными предсказаниями, беспрерывно вылетающими из уст Фриды. И в эту катавасию ворвалась Эдит с вопросом о судьбе обеда. Приход ее не прекратил поток речи Фриды. Наоборот, она еще повысила голос. Гейнц прошептал Эдит на ухо: дело связано с тем, что он разбил статуэтку льва. Когда Эдит стали ясными крики Фриды, которая продолжала обвинять Эмиля в этом жестоком поступке – подумать только, разбил ни в чем не повинного зверя, – где такое слышно было? – произошло нечто невероятное. Тихая, деликатная, всегда уступающая Эдит, вышла из себя, лицо ее побагровело, руки сжались, ногой она отшвырнула бумажный пакет, и осколки рассыпались по кухонному полу. И голос ее, мягкий и нежный голос Эдит, заглушил голос Фриды. В кухне все онемели: Эдит орет! Все, все жильцы дома нападают на нее и ее друга. Только и ищут повод обвинить их в каких-то мелочах, в несуществующих грехах, в глупых суевериях. Начиная с отца и кончая Фридой! Все до одного! И за что? За что?
– За что? – закричала Фрида. – Она еще спрашивает за что?
И не мог успокоить их старый садовник, который взял метлу, собрал кости убитого льва и вынес их в мусорный ящик. Дьявол вселился в Эдит, и два метателя обвинений, подобно двум минометам, швыряли их друг в друга – Фрида в Эдит и Эдит во Фриду. И лишь услышав вопль Фердинанда, что он близок к голодному обмороку и уверен, что некоторые из гостей нуждаются в скорой помощи, Фрида пришла в себя и вспомнила о своих обязанностях. С поднятой головой, уверенная в своей правоте, вышла Фрида первой из кухни, а за ней вся компания, включая совсем побледневшую Эдит и Гейнца, несущего пустой пакет. И предстали они перед гостями такими: испуг, смятение и следы ссоры еще не стерлись с их лиц. Мог ли Эмиль представить, что произошло? Он нашел другие причины выражениям этих лиц, и подозрительность его еще более усилилась.
– Дорогие гости, – сказала Эдит слабым голосом, – извините за задержку. Приглашаем вас за обеденный стол, отведать скромную трапезу.
Фрида открывает широкие стеклянные двери в столовую. Там сверкает уже накрытый стол, и ухоженные и выглаженные служанки выстроились в ожидании указаний Фриды. Дед будит «мальчика из класса», и все с облегчением встают со своих мест.
– Новый гость, – успевает доктор Гейзе шепнуть на ухо господину Леви, – мне знаком, где-то я с ним уже встречался.
– Где? – поспешно спрашивает господин Леви.
– В том-то и дело, что сейчас не могу вспомнить, но, несомненно, вспомню.
– Мне очень важно, чтобы вы вспомнили, – говорит господин Леви, и в глазах обоих возникает страх.
Эмиль один все еще стоит в нише окна, и Эдит рядом с ним. Когда последний из гостей исчезает за стеклянной дверью, притягивает Эмиль ее в объятия. Он им докажет всем, и величественному отцу, и деду этому, да и самому себе, что Эдит принадлежит ему, и только он властен над нею.
– Только не здесь, только не сейчас.
– Почему нет? – в голосе Эмиля угрожающие нотки. – Именно, здесь и, именно, сейчас.
– Нет, нет, Эмиль, идем скорей, гости смотрят.
Но Эмиль не отстает, и Эдит борется с ним. Страх придает ей силы.
– Эмиль, Эмиль, успокойся!
– Когда? – сердито роняет он.
– Еще сегодня, Эмиль, после обеда уйду с тобой. Только не здесь!
Эмиль отпускает ее. Она поправляет волосы, слабая улыбка колеблется на ее губах. Эдит соединяет руку с рукой Эмиля, и так они входят в столовую, сопровождаемые взглядами гостей, ожидающих, когда поднесут обед.
Глава пятнадцатая
Утром дул холодный ветер, хищно набрасываясь на деревья, стоящие вдоль Аллеи, насвистывал в щелях дома и дергал жалюзи. Облака слились в единую массу, и серое тяжелое небо опустилось на площадь. Безмолвие площади наполнилось хриплым карканьем воронья.
– Зима возвещает свой приход, – говорит господин Леви.
– Зима… – отвечает дед, – нет причины для прихода зимы, подними воротник твоей шубы, Артур, и прикрой рот во время поездки.
Черный автомобиль прокладывает путь к фабрике, и в нем – молчащий Гейнц за рулем, дед и отец, прикрывший рот по совету деда. Говорит только дед. Как только автомобиль двинулся с места, он начал рассказывать бесконечную историю о прежней забастовке, о литейщиках, требовавших обновления рабочей одежды, быстро ветшающей от пламени и жара печей. И от деда требовали за его счет эти одежды обновить. Дед рассказывает, и время от времени гневно выдыхает воздух, но никто в машине его не
