ты, Иоанна, мечтаешь об этой дальней стране. Странно и интересно.
– Ах, граф, это не Палестина Иисуса и Моисея. Это Палестина совсем другая.
– Совсем другая? Какая же это Палестина, девочка?
– Ну, наша. Новая Палестина, которую мы построим. И я поеду туда, когда вырасту.
– Где же она находится твоя новая Палестина, Иоанна?
Иоанна сердится: ну, и темный же ее граф!
– Ну, что вы, граф! Она находится там же, где и ваша Палестина… Иисуса.
– Ага! – смеется граф. – Если так, все осуществимо, милая моя. И ты, значит, хочешь быть маленькой пророчицей и поехать туда, к колыбели человечества?
Иоанна вздыхает. Теперь ей ясно, что граф никогда ее не поймет. И она смотрит ему в лицо с большой печалью. Склоняется над ней граф, берет в обе свои ладони ее отчаявшееся лицо и смотрит с любовью.
– Ты уже хочешь быть взрослой, а, Иоанна?
Она хочет кивнуть головой в знак согласия, но граф держит ее голову между своим ладонями, и она отвечает ему просветленным благодарным взглядом.
– Я нарисую тебя, Иоанна, – шапчет граф в маленькое ее лицо, – я нарисую для себя, как взрослую женщину. Это возможно, Иоанна. Это можно сделать. Из твоих глаз смотрит твой будущий образ. И когда портрет будет закончен, полагается…
– Что полагается? – пылают щеки Иоанны.
– Твое совершеннолетие, двадцать один год – смеется граф.
Иоанна разочарована его хриплым и странным смехом.
– А теперь, Иоанна, – сказал он, – помоги мне что-то сделать.
Граф вытягивает из угла помещения и волочит по полу огромное полотно палатки.
– Что мы с ней сделаем? – удивляется Иоанна.
– Накроем моего безликого Триглава. Надо заняться настоящим, приносящим боль. Меня ждет другая важная работа, в ассоциации любителей Гете.
– Что. И вы среди них? – вскрикивает Иоанна.
– Да, и я, в конце концов, среди них, – граф не слышит ее вскрика, поднимаясь по маленькой лесенке, – подай мне край чехла, Иоанна.
Чехол падает идолу на голову будущего.
– Спасибо, Иоанна, – спускается граф и отряхивает с одежды пыль.
– Совсем забыл, что раньше чехол это лежал на груде извести, – отряхивает он платье Иоанны, и оба окутываются облаками пыли.
В горле Иоанны сухо. Руки графа скользят по ее одежде, волосам. Иоанна чувствует его руки, белые от пыли, на своих волосах…
Словно граф нарочито ворошит ее волосы, и неожиданно его пальцы касаются ее лица. Щупают ее лицо, и она ощущает каждый его палец отдельно на своей коже.
– Дай мне твою руку, – говорит он охрипшим голосом. Иоанна кладет свою маленькую ладонь в его протянутую ладонь, которая сжимается, силой захватывая ее ладошку. Его напряженное лицо смотрит на нее.
– Что ты хочешь от этой девочки? – остерегает его внутренний голос. – Отстань от нее. Нервы твои напряжены с того момента, когда ты встретил Клотильду Буш! Отстань! Ты сошел с ума!
– Нет, нет, – откликаются кончики его пальцев, крепко обхвативших ее маленькую руку.
– Пожалуйста – слабо откликается внутренний голос, – ты мне делаешь больно.
Дрожь пробегает по телу графа. Рука раскрывается. Открываются пальцы – длинные и короткие. Ослабевшая рука Иоанны падает вдоль ее тела. Пять красных пятен на ее руке от его пальцев. Между бровей скульптора пролегла глубокая морщина. Губы его сжались. Изумленная Иоанна смотрит в изменившееся его лицо. Не говоря ни слова, граф бежит к столу, раскрывает ранец девочки, торопливо впихивает книжечку Кокса между учебников, и сердито защелкивает ранец.
– А теперь иди, – говорит граф тяжелым сдавленным голосом застывшей на месте Иоанне, подает ей ранец, не глядя на нее.
Глаза Иоанны широко раскрыты. Как дурное колдовство нападают на нее эти мгновения. Она хочет выполнить приказ графа и не может сдвинуться с места. Хочет что-то сказать, но не может издать ни звука.
– Иди, Иоанна, – снова слышен его странный голос – иди, у меня мало времени.
Иоанна срывается с места и убегает. Не смотрит в сторону графа, только слышит, как за ее спиной с треском закрывается дверь.
– Что я снова сделала? Почему он так на меня рассердился? Что я ему такого сказала?
Иоанна оборачивается. Дверь графа закрыта. Ничто там не двигается. Даже маленький лучик света не просачивается оттуда. Словно дверь закрылась навсегда, и больше никогда не откроется. Иоанна спускается по ступенькам, слезы текут у нее из глаз. Деревянные ступеньки сильно скрипят.
– Боже правый! Сколько надо спускаться и идти по коридору.
Из комнаты выходит Бартоломеус с грудой простыней в руках. Иоанна быстро отирает слезы, даже если она сейчас умрет, не покажет глаза. Останавливается.
– Эй, ты там, – смотрит парень на нее снизу, – что ты делала у графа столько времени?
– Тебе какое дело? Иди, помоги своей матери.
– Иди сюда, я хочу тебе что-то сказать.
– А я не хочу идти к тебе, – и она усаживается на ступеньках.
– Не хочешь, не надо. Я только хотел сказать, что тебе стоит пойти ночью и посмотреть, как «граф! Кокс роет землю в поисках еврейского клада.
– Захочу – пойду. Тебя это не касается, – старается Иоанна избавиться от первенца. Она дрожит от страха: вдруг граф выйдет и увидит ее сидящей на ступеньках и заподозрит, что она ждет его. Теперь она знает, что не хочет его больше видеть.
– Ты сегодня ужасно глупа, – говорит первенец и уходит.
Почти бегом Иоанна покидает гостиницу Нанте Дудля. И всю дорогу до дома она бежит, и выражение потрясения не сходит с ее бледного лица.
Глава девятая
– Иоанна умерла! Иоанна умерла! – несется крик Бумбы по всему дому. Фрида послала его в комнату сестры, посмотреть, что случилось с девочкой: ей пора в школу, а ее не видно. Бумба обнаружил в ее комнате опущенные жалюзи, а саму Иоанну – лежащей в постели с закрытыми глазами. Позвал ее, она не ответила, ни голосом, ни движением лица.
– Иоанна умерла! Иоанна умерла! – и все двери распахиваются одновременно.
– Иисусе, – плачет Фрида и бежит по ступенькам, за нею – садовник и все служанки.
Эдит и Гейнц уже в комнате Иоанны. Гейнц закатывает вверх жалюзи. Мертвая Иоанна поднимается на миг, и снова падает в постель, головой в подушку.
– Успокойтесь! – кричит Гейнц испуганным домочадцам. – Иоанна в полном порядке.
– На тебе! – Бумба получает звонкую пощечину от Фриды. – До смерти напугать людей…
– Но она мертва! Минуту назад она была абсолютно мертва, – заливается слезами Бумба.
Эдит сидит на краю кровати и гладит Иоанне лоб и лицо.
– Ты больна, дорогая моя. Скажи, Иоанна, ты плохо себя чувствуешь?
Вчера Иоанна хотела покончить собой. Всю дорогу от дома Нанте Дудля шла пешком, бежала по забитым несущимися машинами шоссе с одним желанием в захолодевшем сердце, чтобы наехал на нее трамвай, или автомобиль, или хотя бы мотоцикл! Она была так несчастна.
«Вечерний мир»! «Сногсшибательные новости!» – кричали продавцы газет на всех углах.
Что она сделала графу, что он ее выгнал из своей комнаты? Что плохого она сделала ему?
