поколений только расширили его. Праотцы твои во всех поколениях были честными и гордыми евреями, Габриель.
– Я знаю, дядя Самуил, я знаю, – Габриель положил свою белую руку на стол. – В библиотеке отца хранится экземпляр Талмуда, отпечатанный Гершеле. Недавно я переплел его заново.
– Переплел заново? – удивился дядя Самуил.
– Да, дядя Самуил, темный кожаный переплет с серебряными уголками.
– Да, сын мой, так я спрашиваю тебя, Габриель: зачем Талмуду Гершеле нужен новый переплет из кожи и серебра?
Габриель не отвечает. Стыдливая и тонкая улыбка появляется на его лице. Лицо же Александра недвижно, и трудно понять, что оно выражает.
– И теперь, – рука дяди Самуила скользит по его бороде, и он медленно роняет слова в безмолвие старого семинарского зала, – и теперь, Габриель, сын мой, ты собираешься все это оставить?
– Дядя Самуил, тут все идет к завершению. Ты что, не видишь этого? Мы хотим начать новую жизнь. Моника и я просим тебя ехать с нами.
Дядя Самуил прокашливается, берет щепотку душистого табака и замолкает, чтобы вновь подать голос и сказать Габриелю сердитым тоном:
– Габриель, сын мой, ты все переплел в кожу и серебро. Талмуд Гершеле и старые счетные книги семьи Штерн. До Аарона семья вела эти счетные книги на иврите, пришел ты, последний из семьи, и переплел в кожу и серебро все старые дорогие книги. Почему ты это сделал, Габриель, сын мой? Чтобы поставить последнюю подпись и все оставить?
Стук ботинок, подбитых гвоздями, раздается под окнами семинарии.
– Дядя Самуил, – говорит Габриель, когда утих стук шагов, – что мы можем делать? Здесь всему приходит конец. Дни становятся труднее и страшнее. Мы не можем тебя так оставить здесь. Едем с нами на новую землю.
– Новая земля, – бормочет дядя Самуил, и глаза его горят, – новая земля, сын мой. А здесь все разрушено. Колоссальное дело праотцев наших обращается в прах.
– И что ты можешь сделать, дядя Самуил?
– Все это записать в книгу. До тех пор я не покину этот зал семинарии.
Дядя Самуил подпирает рукой свое желтое лицо, и берет кончик усов в рот, словно все им сказано, и больше нечего добавить к этому. Оголенные оранжевого цвета стены, и толстые тома сквозь стеклянные дверцы книжного шкафа смотрят на него. Время за полдень, и городок металлургов опрокинут за окнами в покой и наслаждение весеннего тепла.
– Дни трудные, дядя Самуил, – вступает в разговор Александр, – кто знает, что принесет нам грядущий день. Нечего вам дальше мешкать.
Дядя Самуил поднимается и пересекает зал. Высокий, несмотря не согнутую спину, в черной одежде, он дает знак молодым людям – идти за ним в соседнюю маленькую комнату, где в шкафу, за стеклянными дверцами, лежит большой тяжелый молот. Дядя Самуил указывает на молот и говорит:
– Поколение за поколением хранила община, как памятку, этот молот, которым головорезы принца Боко нанесли первый удар по воротам старой синагоги. Да… – прижимается лбом дядя Самуил к стеклу шкафа, словно бы прирос к молоту. И понимают Габриель и Александр, что нет силы, которая сдвинет дядю Самуила из этой семинарии и от его книги. Габриель подходит к дяде, и хочет положить ему руку на плечо. Но дядя протягивает в его сторону руку, как бы прося не приближаться к нему.
– Четыре часа, сыны мои, – извлекает он часы из брюк, – пошли на дневную молитву.
Глава шестнадцатая
В суматохе большого празднества, в переулке не обратили внимания на господина в шляпе, который ранним утром появился у скамьи с несколькими рабочими.
Это был субботний день. Море красных флагов хлопало и трепетало на сильном ветру. Одной рукой господин придерживал шляпу, чтобы ее не сорвало ветром с головы, а пальцем другой руки указывал рабочим, что делать. Это его нервировало. Ветер прокрадывался под одежду рабочих, и они вздувались, как серые баллоны. Из-за раздраженности голоса, шума ветра, хлопанья флагов нельзя было разобрать, какие указания давал рабочим господин в шляпе. Короче, не прошло много времени, как вокруг скамьи и лип возник забор, на котором висела надпись:
«Осторожно! Строительная площадка!»
Красный фонарь был повешен рядом с надписью и раскачивался на ветру. Завершив работу, господин в шляпе и рабочие сели в маленькую серую машину, на которой был знак муниципалитета, и укатили. Жильцы переулка скопились у трактира Флоры, на котором Бруно и сын их Фриц повесили объявление, написанное большими буквами:
Это девиз организации ветеранов-воинов Мировой войны, возглавляемой Кнорке. Вечером организация устраивает грандиозный бал в большом зале Флоры.
Объявление над входом украшено свежими зелеными ветками хвои и искусственными бумажными цветами. Жирная Берта на витрине вымыта, протерта, и розовое ее тело сверкает. Дверь трактира распахнута, и все безработные, домохозяйки, дети – толпятся, полные любопытства к происходящему.
Потому ничего странного нет в том, что никто не обратил внимания на заброшенную скамью. Кроме Мины. С раннего утра стоит она в газетном киоске Отто. Ветер дергает стенки киоска, треплет портреты Тельмана. Взгляд же Мины обращен на улицу, ведущую к центру города. Она ждет Отто, который по ее расчетам должен был уже быть дома. Но он еще не вернулся из длительной печальной поездки на похороны рабочих, которые были убиты нацистами в Силезии. Чего он там задерживается? Неделя прошла с тех пор, как убитые были погребены. И ни открытки, никакой весточки от Отто. Мина уже выглядела все глаза. И вот, вместо Отто, господин в шляпе, и рабочие. Что они тут собираются делать? Несомненно, не в ее духе и духе близких ей людей. Посмотрела она в переулок, может оттуда придет помощь. Но никто не появился. Когда завершилась работа господина и его рабочих, и скамью прикрыло объявление, из переулка явился Саул.
Сегодня суббота, и Саул с отцом идут в синагогу. Господин Гольдшмит выглядит больным, щеки опали, губы бескровны. Саул отстает от него на несколько шагов. Видно, что подростку не по духу этот поход с отцом.
– Отто уже вернулся? – останавливается Саул у киоска, и улыбка появляется на его лице. Вчера он звонил в дом Леви, и ему известно, что Иоанна должна сегодня ночью вернуться в Берлин. И спрашивая об Отто, Саул имеет в виду Иоанну. Скучно Саулу без Иоанны и без Отто.
– Сегодня Отто обязательно вернется, – говорит он, видя печальное лицо Мины. Но она не отвечает, только указывает в сторону огражденной забором скамьи. Теперь и Саул видит объявление:
«Осторожно! Строительная площадка!»
– Что? – спрашивает он. – Что собираются здесь строить?
– Это муниципалитет, – отвечает Мина, – из муниципалитета приехали и повесили объявление.
– Из муниципалитета? Думаю, ничего здесь строить не будут. Просто починят скамью.
– Починят скамью?
– Уверен! – упрямится Саул. – В дни выборов всегда делают много шума.
– Саул! – зовет господин Гольдшмит. – Где ты там, Саул?
К отцу присоединилось еще несколько евреев – длинной темной очередью. И Саул – за ними. Суматоха в переулке усиливается. Появилась брошенная Пауле жена с длинной бумажной лентой для
