на ваших ногах.
– Рассказ о Болеке может всех рассмешить.
– Ну, так рассказывайте, – дед подмигивает сидящим слева и справа.
Хотя бы немного развлечь приунывшую публику. Иоанна знает цену этим подмигиваниям деда, и пытается предостеречь Зераха от рассказов об Израиле, но халуц не обращает на нее внимания, хотя должен был бы. Все же они из одного Движения.
– Болек наш – парень не от мира сего. Не отличает правое от левого. Ему нельзя позволить управлять телегой или скакать верхом. Пользоваться ружьем!
– Ружьем? – возбуждается Бумба. – В Палестине скачут на лошадях и стреляют из ружей?
– Это не смешно, – упрекает его Иоанна, – это не как в твоих фильмах! Это из-за арабов. Днем и ночью надо охранять кибуц от их нападений.
– Вижу, что только меня там не хватает, – говорит дед, – не хватает там превосходных пуль моего общества охотников.
– Твое общество охотников… – странным тоном говорит Гейнц, – Была у меня сегодня короткая встреча с твоим обществом охотников. Коньяк у них превосходный, действительно превосходный.
– Кетхен! – вдруг торопится дед. – Кетхен, чего ты ждешь? Почему не подаешь мясо? Ну, где же ваш смешной рассказ, Зерах?
– Кибуц расположен на холме, возвышающемся над широкой равниной. Рядом с кибуцем, в долине, плантация оливковых деревьев, принадлежащая кибуцу. И существовала она до возникновения кибуца. За большие деньги мы купили землю у арабов вместе с плантацией.
– Слышишь, дед, для того, чтобы купить землю и плантацию, надо собирать деньги в Основной фонд существования Израиля! – взволнованно говорит Иоанна.
– Тише, Иоанна!
Дед потрясен тем, что в его доме находится еще кто-то, кроме него, который может приковать внимание домочадцев к своим рассказам.
– По сей день, арабы не привыкли к тому, что плантация оливковых деревьев принадлежит нам, и когда маслины созревают, они приходят первыми снимать урожай. И надо сторожить его днем и ночью. В дни сбора урожая обычно я по ночам охраняю плантацию. Спускаюсь я туда, когда уже солнце клонится к вечеру. Издалека слышен голос Моше, который гонит скот в кибуц. Он ищет своего маленького сына: «Дани! Дани-и!»
Голос Зераха звенит в столовой, откликаясь в ушах деда – «Эдит! Эдит!»
– Нелегко быть охранником на плантации. Ночью туда приходят не только воры, но и влюбленные парочки.
Глаза всех вновь взглянули на стулья Эдит и Эрвина.
– Ну, дальше, – иссякает терпение деда, – что там с Болеком?
– Итак, в один из вечеров приходит Болек и требует права охранять оливковую плантацию. Если дать оружие в неумелые руки Болека, который не отличает человека от шакала, это может привести к беде. Но Болек упрямится. Что делать? Дали ему ружье. Но и он выставил одно условие: обувь! Обычно, мы покупаем обувь не у сапожников Тверии, а в английской армии. Ботинки у них тяжелые, скрипят и делают много шума. Вы говорите, что я не сумею охранять, сказал Болек. Так вот, не отсутствие смелости и не медлительность может меня подвести, а английские ботинки. Я требую другую обувь! Уже в первую ночь, когда он вышел охранять плантацию, чуть не случилась катастрофа. Ночь была светлой, яркий месяц. Но только Болек услышал какой-то шорох, тут же потерял всякую сдержанность. Ночь была чудной. Шелестели оливковые деревья. Услышав этот шелест, Болек тут же нажал на курок, и пули полетели между ветками! Началось массовое бегство с плантации, не воров и не шакалов, а влюбленных парочек...
На другой день после того, как он обратил в бегство всех влюбленных, получил Болек подарок – целый английский фунт от дяди из Америки. И внезапно исчез. Мы были уверены, что он скрылся, от стыда за содеянное, ибо все только и говорили о бегстве парочек. Два дня мы волновались за его судьбу, и даже собрали группу для поисков. Но Болек не исчез, а пошел в Тверию, к сапожникам, чтобы те стачали ему ботинки, которые не скрипят и не такие тяжелые. Вернулся он с новыми ботинками, которые выглядели лучше всей обуви членов кибуца. Все не отрывали глаз от ботинок Болека, в том числе парни, которые бежали от его пуль. Окружили они его и хвалят покупку, как вдруг один из парней, изучающий тивериадские ботинки, с горечью провозглашает: «Сапожники в Тверии большие обманщики! Обвели Болека вокруг пальца! За хорошую цену продали ему пару ботинок с левой ноги!
Посмотрел Болек в испуге на свои ноги и был потрясен: невозможно отрицать – оба ботинка с левой ноги! Что вам сказать? Общий хохот заглушил крик о сапожниках-обманщиках из Тверии. Болек всей душой поверил, что его обманули. Но позднее, когда ему стало ясно, что над ним посмеялись, охватил его прямо приступ стыда, и опротивили его душе эти новые ботинки. Стоило ему в них появиться среди товарищей, как хохот не переставал его преследовать. И тут он узнал, что я собираюсь ехать за границу, вот и предложил мне эти ботинки. Так они, сударь, оказались у меня.
– Отлично! – подводит смехом дед рассказ халуца. – Отлично. Вижу я, что у вас не так плохо. Даже очень весело.
Дед добился своего! Семейка Леви смеется и с большим аппетитом уплетает ужин.
Вдруг слышно, что кто-то царапается в дверь. Кетхен распахивает ее, и в столовую, приветствуя всех помахиванием хвостика, врывается Эсперанто. Запах мяса привлек его в столовую. Тут же пробирается к стулу Эдит, около деда, кладет лапы на ее пустой стул, требуя своей порции.
– Но почему он отдал ботинки именно тебе, – не успокаивается дед.
– Я не был среди тех, которые пробрались в палатку Болека – сбить его с толку ботинками. За это он был мне благодарен и предложил ботинки мне.
– А почему ты не был среди этих веселых ребят?
– Не было у меня никакой причины сбивать Болека с толку.
– Что значит, не было никакой причины?
– В ту ночь я не был на плантации и не спасался бегством от пуль Болека.
– А почему ты не был там в ту ночь?
– Я женат, сударь.
– Вы женаты? – в один голос воскликнули кудрявые девицы: халуц из Израиля виделся им совсем не женатым.
– У меня два сына.
– Два сына! – удивленно восклицает дед и бросает хмурый укоряющий взгляд в сторону своего внука Гейнца. Несомненно, в этот вечер дед предпочитает Зераха своему внуку. Лицо Иоанны снова посветлело. Она видит на лицах всех удивление, и даже восхищение ее халуцем. Только Бумба явно недоволен. Ведь халуц принадлежит Иоанне, член ее Движения, член коммуны Алеф, и Бумба уже видит себя членом коммуны Бет! Утром Итче окончательно убедил Бумбу. И он кричит Иоанне:
– Меня сегодня записали в Движение, выступающее против вас. Завтра я присоединяюсь к ним.
– Меня это не колышет, – отвечает Иоанна, – мы бы, так или иначе, не приняли такого, как ты. Мы – Движение авангарда! – и глаза ее возвращаются преданным взглядом к халуцу. – Какие песни он знает!
В клубе движения Зерах целый час пел им песни страны Израиля. Дед видит, как озарилось лицо внучки.
– Подай к столу кофе, Кетхен! Кофе господину Зераху. Попросим его спеть песни, которые поют в кибуце.
Дымится кофе. Клубы дыма поднимаются от сигары деда. Издалека, из-за опущенных жалюзи, доносится слабое завывание ветра ночной вьюги. Эсперанто насытился и дремлет у стула Эдит.
– Хм-м – хмыкает дед в сторону Зераха, как бы напоминая о просьбе спеть.
– Я спою вам колыбельную на иврите, которую пою моим маленьким сыновьям.
– Да. Вы поете им на иврите? И они уже это понимают? – удивляется дед.
– Но свет здесь очень яркий для песен страны Израиля, – вскрикивает Иоанна – ослепительный свет испортит все звуки!
– Тише, Иоанна, тише!
