закованной в лед принцессы, которая приготовила для него во льду кусок мела, брошенный им ей в один из дней прошедшего лета.
– Острый кусок мела – начертать им навечно на скале дату, когда Адольф Гитлер взял власть над страной.
«В город! – Шпац завел машину. – В город. Надо торопиться – спасать Аполлона, еврейского куплетиста, сидящего в застенках. Не терять подвернувшийся случай».
– Но где я найду Бено, поэта Бено?
В огромном здании правительственного дворца все окна были темны, стекла покрыты пленкой льда, кроме одного окна, из которого шел ослепительный свет. В прямоугольнике окна белело, как мел, лицо, на котором чернели усики и глаза. Темные глаза не двигались, устремленные в одну точку, словно старались ее загипнотизировать. Шпац на тротуаре с противоположной стороны улицы тонет в людской массе, но ему кажется, что глаза человека в окне устремлены на него. Где здесь Бено? – борется он бормотанием с этим гипнотизирующим взглядом и белым лицом.
– Хайль Гитлер! – несется массовый рев.
На тротуаре толкутся множества людей. Противники, поклонники, любопытствующие. Шпац из Нюрнберга между ними. Головы, головы, и над ними, в окне, темные гипнотизирующие глаза. Факельное шествие. Языки огня пылают в ночной мгле. Процессия останавливается под окном, факелы тянутся к вождю. В окне пунцовеет бледное лицо, покрывается возбуждением и хмуростью, и ореол пламени добавляет темноту его глазам. Они преследуют Шпаца, только его, среди всех только его.
– Да здравствует вождь! Германский вождь германского народа! Да здравствует Адольф Гитлер!
– Поднять руки! Все поднимают вверх руки! – приказ, неведомо кем поданный, режет по живому. Руки перед ним, руки сзади, слева, справа. И все – в сторону лица в окне, белого, безмолвного, окаменевшего. Но рука машет, в ней сила. Она обращается к множествам на тротуарах. Она тоже взметена.
– Хайль Гитлер!
«Глупо искать здесь Бено».
– Иисусе Христе! Я дожила до этого мига! До этого великого мига! – рыдает от счастья женщина за спиной Шпаца, который пытается сбежать из толпы, пробиться локтями, движимыми «силой отчаяния». Добрался до конца тротуара. Вокруг шаги марширующих колонн, флаги – берлинский бело-красный, и нацистский – черный, со свастикой.
– Черный, белый и красный – это наш флаг! – разливается песня по шоссе и тротуарам.
«Словно природа и событие объединились в эту ночь».
– Хайль Гитлер!
«Здесь Бено не найти», – продолжал Шпац цедить слова перед белым лицом в окне.
– Макс, – провозглашает женский голос, – если у нас родится сын, я назову его Адольфом.
Переступание ног, толкотня, расталкивание. Парни несут черно-белые флаги, и на каждом большими буквами имена погибших за дело Гитлера.
– Смирно! Отдать честь и уважение погибшим! Прижать руки к бедрам!
Шпац прячется за спиной человека, стоящего перед ним.
«Мы погибаем во имя Гитлера», – поют парни на шоссе.
«Не найти здесь Бено, надо оставить это дело, отставить!»
– Еврейская свинья. Мы научим тебя, как стоять здесь и не поднимать руки. Ты получишь урок.
– Кровь! – с ужасом закричал ребенок. – Мама, у него течет кровь.
– Тихо, Францхен, это ничего. Не смотри туда. Смотри на окно. На Адольфа Гитлера, Францхен.
Конский топот на шоссе. Полицейские приближаются к месту драки. Во главе всадников, на белом коне, видит Шпац офицера полиции Эмиля Рифке. Это первый раз он выступает открыто, со свастикой на груди. Хлыст в его руках со свистом рассекает воздух. Людская масса замирает и подтягивается на тротуарах. Мужчина, истекающий кровью, больше не виден. Толпа поглотила и увела его. Эмиль Рифке гарцует на белом коне перед публикой. «Разнесем черепа евреев – порождений дьявола», – гремит оркестр, и Эмиль Рифке плывет на волне этих звуков:
– Я подстерегу Бено, – скрипит зубами Шпац, – еще этой ночью, которая все еще впереди, я поймаю его, не отступлю, – и расталкивает локтями плотную массу людей.
– Хайль Гитлер! Хайль Гитлер! – преследует его рев тысяч и тысяч глоток.
Дом Бено находится в дальнем пригороде. Это небольшая вилла, скрытая между высокими соснами. Окна темны. Шпац прячется под стеклянным навесом над входной запертой дверью, прижавшись к ней спиной. На крыше дома – красный флаг с черной свастикой. Большое полощущее полотнище флага создает единственный звук, нарушающий безмолвие светлой ночи. Ночная птица покрикивает между ветвей в саду, и Шпац ведет немой диалог с птицей. Он спрашивает, и он же отвечает на ее крики.
– Папа и мама тоже тянут ваши руки вверх в честь нового вождя?
Птичий крик.
– Там, в Нюрнберге, дворец царя Барбароссы горит в ночи?
Птичий крик.
– Что делать? Ну, что делать?
Еще один хриплый крик, и птица замолкает. Теперь скрипят шины остановившегося автомобиля, и ворота издают скрип, раскрываясь. Слышен женский смех. Лидер Бено собственной персоной , рядом с красивой блондинкой Эвой. Оба в форме.
– Ты! – вскрикивает Бено при виде Шпаца, выходящего из-под стеклянной крыши над входной дверью. – Что ты здесь ищешь?
– Тебя.
– Именно, ночью?
– Именно ночью.
– Нет у меня времени. Мы случайно вернулись, потому что Эва хочет освежиться. Мы сейчас же уезжаем.
– Достаточно нескольких минут твоего времени, Бено.
– Как ты выглядишь? – ужасается Бено, глядя на Шпаца в передней. – Как ты в таком виде появляешься среди людей?
Шпац видит себя в большом зеркале – в рваной одежде, с измазанным лицом.
– Извиняюсь, – застегивает Шпац пуговицы на остатках пиджака, – я приехал к тебе с погребения осла.
– Кончай свои шутки.
– Это не шутка, Бено. Я приехал с фермы животных, и мы там хоронили осла.
– Чего ты так торопился?
Мягкий круглый подбородок Бено затянут кожаным пояском головного убора, от чего лицо его теряет мягкость.
– Присядем, Бено, и я тебе расскажу.
Кабинет Бено забит книгами, бумагами, черными коврами и шторами. Между окнами – письменный стол поэта, на котором стоит большой портрет Гитлера.
– Клянусь честью, Бено, – Шпац берет бутылку коньяка с маленького столика между креслами, и наливает немного в стакан, – не представлял, клянусь честью, что еще в эту ночь получу такое удовольствие.
Бено не снимает шляпу с головы. За его спиной, на стене, две скрещенные сабли. Под ногами ковер
