большими трудностями пробивался он между кустами и скалами, падал, был весь в царапинах и ранах, и все благодаря особому таланту находить самую сложную, крутую и запутанную дорогу.
Вершина представляет собой круглую площадку, края которой рассечены и зазубрены. Немного старых дубов разбросано между скалами. Один из них нагнул крону к скалистой стене, спускающейся к черному озеру. Под деревом, в скале, образовалась плоская седловина, наподобие кресла, словно приглашающая Шпаца из Нюрнберга. Здесь он обычно устраивался, охватывал голову ладонями и закрывал глаза. Целое семейство воробьев шумело над ним, устроившись в кроне старого дуба. Время от времени один из них высовывался из листвы и малыми острыми своими глазками изучал Шпаца, вдруг подавал голос, поднимая все семейство, и шум боя взъерошивал всю крону, и на Шпаца сыпались сухие листья, покрывая лицо и одежду Шпаца, но он даже не делал попытки их стряхнуть. Хорошо ему здесь сидеть без движения, под покровом листьев и безмолвия. Затем возникает ветер вершин, сметает листья с лица и охлаждает горящие царапины, но и приносит вонь с болота и озера, и эхо лающих псов с фермы. Тогда Шпац поднимает голову, открывает глаза и смотрит вокруг и в дали. Высокие крыши Берлина виднеются на горизонте. Река Шпрее, влекущая свои воды по низменности, кажется изливающейся из стен серых зданий и пропадающей в далях. Часть своего пути река как бы тянет за собой доменные печи и покрытые копотью трубы фабрик, и облака черного дыма плывут над ней, но затем она освобождается от них и продолжается синей сверкающей лентой. Белые яхты скользят вдоль лесных берегов, разворачивающихся всеми оттенками зелени. С вершины чудится, что деревья, колышущиеся на ветру, плывут длинными волнами, проливая свою зелень в воды реки и успокаивая ее бурлящую синеву. В продолжение река втягивает в свою синюю ленту озеро, как посверкивающий бриллиант, успокаивается и, словно став более зрелой, разбивается на семь русел, объемлющих семь островов и семь сел. С этого места вдоль реки нет больше лесов, а стелются степные просторы. В этом месте взгляд Шпаца обращается к белым чайкам, безмятежно парящим над озером, к медленным движениям их крыльев, к равнодушию их гордого одиночества в небе, к их акробатическим спиралям. Он выбирает взглядом одну из них, спланировавшую на верхушку самого высокого дерева на берегу озера. Глаза Шпаца сосредоточились на кроне, словно он боится оторвать от нее взгляд, чтобы не соскользнуть на равнину. Туда, где взбивается темной пеной поток его, Шпаца, жизни. Он злится на равнину, загораживающую от него буйство зелени, не дающую ему насладиться хотя бы частью этой красоты. И гнев обращается к богам, которые создали его таким, какой он есть. Он поднимает сжатые в кулаки руки, стремясь взлететь и приземлиться не на зелени равнины, а на стену скалы, на которой нет ничего, лишь пустынное одиночество обледеневшей гряды. Он шарит рукой и находит обломок мела и начинает чертить на скале разные странные рисунки. Затем берет горсть влажной земли и стирает все, что нарисовал. И пока мел чертит по скале, он размышляет о том, как бы спасти свою душу от галлюцинаций, приносящих боль, и вернуться к живописи, дать кисти передать смутное чувство вины, скопившееся в душе. Знает Шпац, что лица, чьи очерченные светом и тенью подбородки нарисованы в его тетради и спрятаны в ящике его письменного стола, не дают ему вырываться из своих жестких объятий. И чем больше он будет рисовать или высекать, возникнет лишь злое начало, скрытое в его ящиках и в глубинах души. Нет! Рука его больше не возьмет кисть. Год за годом злодеи будут вариться в котлах Гильдегард, пока не исчезнут вовсе из его души.
Он хотел встать, чтобы вернуться на ферму, но остался сидеть в седловине скалы, словно не мог оторваться от вида сел на равнине, пока в окнах дальних домиков не зажегся свет, и последние блики солнца, исчезающего за холмами, не погасли. Лай собак долетел со стороны фермы.
Это был час перед наступлением сумерек, час большой вечернего кормления животных. Варево в котлах Гильдегард уже достаточно остыло, и готово к раздаче. Клаус с тележкой уже ждет его у барака.
Животные голодны, и Шпац с Клаусом битый час уже пытаются их накормить. Затем они устраиваются в кухне Клауса – поужинать. Клаус – повар, и это постоянное место его работы. Шпац ест, не очень обращая внимания на вкус. Клаус во время ужина становится разговорчивым, и долго рассказывает о том, как ему удалось избавиться от глистов, или о том, как у него во время войны лопнули барабанные перепонки. И это длится, пока не становится совсем темно и воцаряется тишина. И Биби, ужинающая в своей комнате, кормит шоколадом своего нового любимца, вместо большого боксера – маленького черного пса. От удовольствия он прекратил свой сердитый лай. Шпац встает, желает Клаусу доброй ночи, и уходит. Входя в свою комнату, он слышит, как Биби испуганно вскакивает с места и поворачивает ключ в замке.
– Каким ты стал красивым, Вольдемар! – приветствует его попугай. Шпац прыгает в постель, и до полночи не отрывается от чтения детективного романа.
…Шпац глубоко вздыхает, сидя на седловине скалы. Ему совсем не хочется возвращаться на ферму. Он встает, чувствуя, как отяжелел на нем рабочий комбинезон. В последние недели, рисуя на скале, он непроизвольно клал остатки мела в карман. Теперь он достает эти куски и швыряет их с высоты в черное озеро под ним – желая доброй ночи красавице принцессе, прислушивается, пока не раздастся звук удара о поверхность воды, и камень канет в глубине. В этот вечер Шпац принял твердое решение – оставить ферму, вернуться к Александру и предложить ему помощь в спасении сидящего в тюрьме Аполлона.
Но путь от решения, даже твердого, до его осуществления, долог. Тем временем прошли лето и осень, пришла зима. Снег превратил в единый массив ледяную вершину и ласкавшие взгляд некогда зеленые холмы. Черное озеро и болото тоже замерзли. Ветви елей побелели, и карканье голодных ворон на их ветвях не прекращается целыми днями. Шпац стоит у окна перед зеркалом и бреется второй раз за неделю.
Час ранний. Ферма словно опустела. Железные клетки погружены в снег, и воробьи суетятся на заборах. Все животные переведены в бараки, конюшни и курятники. Время от времени видна Биби, переходящая из барака в барак, в курятник или конюшню. На ней толстая медвежья шуба, на голове грубая меховая шапка. Внезапно она вырывается из конюшни, бежит по снегу в сторону конторы. В глазах ее слезы. От испуга Шпац ранит лезвием щеку. Слезы Биби означают, что какое-то животное подохло. Надо будет выкопать могилу, и потом битый час утешать Биби. И это именно сейчас! Нет у него сегодня свободного времени на траурные церемонии. Он должен поехать в город. Шпац в отчаянии окидывает взглядом комнату: куда бы спрятаться? Некуда. Блики утреннего света, туман и снег едва освещают запустение в комнате, несколько заброшенных по углам стульев, на которых груды детективных романов. На столе посреди комнаты такая же груда книг, цветных журналов. Даже шкаф не подходит для убежища, дверцы поломаны, висят на шарнирах, обклеены вырезанными из журналов и газет цветными портретами мужчин и женщин – друзей Шпаца, к которым он намеревается обратиться за помощью в деле Аполлона, все они весьма известны и популярны. Портреты он приклеил к поломанной двери шкафа после того, как вернулся от Александра. С тех пор он часто сидел и разглядывал долгими часами лица друзей, которые в последние месяцы стали ему чужими. Он хотел вернуться к ним, вновь сблизиться, и поэтому вглядывался в их лица, словно искал ключ к ним. По вечерам он разговаривал с этим вырезанными портретами. Теперь он ищет у них помощи от Биби. Но все это зря, Биби стоит в дверях. Когда она рыдает, лицо ее выглядит так, как будто сквозняк гуляет у нее в голове.
– Фридрикус Рекс агонизирует! – вырывается у нее сквозь пальцы, закрывающие лицо, в сторону лица Шпаца, покрытого мыльной пеной.
Фридрикус Рекс это конь, которому дали имя великого короля. Приведен он был на ферму из воинской конюшни. Теперь Шпацу ничего не поможет. Агония Фридрикуса несравнима с любой иной агонией! Впопыхах завершая бритье, Шрац часто царапает кожу, и вот, уже торопится по снегу за Биби. Клаус ждет их в конюшне с печальным озабоченным лицом. Конь лежит на подстилке из чистого сена, мягкого и теплого. Глаза его уже остекленели, ноги его сотрясают последним трепетом угасающие движения.
– Нечего делать, – встречает их Клаус низким голосом.
– Нечего делать! – рыдает Биби.
– Нечего делать! – бормочет Шпац и убегает во двор в гараж: вывести маленький странный автомобиль, который дал ему в пользование Виктор, и, к несчастью Шпаца, именно в этот момент во двор въезжает огромная роскошная машина Гильдегард:
– Чего ты бежишь? – спрашивает она в окно, – есть какое-то дело?
– Есть, есть, – Шпац продолжает бежать.
– Погоди, я что-то привезла.
«Что-то» – стонущий пес, побитый камнями, явно какая-то помесь, странного вида. У него длинное
