видели в Гитлере человека, поднявшегося из низов, сочувствующего «маленьким людям» и сжигающего самого себя на жертвенном огне служения нации. Этому помогала привычка фюрера обходиться в личной жизни без роскоши и излишней помпы, резко отличавшая его от прочих партийных вождей, жадных и ненасытных и к почестям, и к материальным благам. Гитлер появлялся перед толпой в облике бескорыстного бойца за высшие идеалы, а уж Геббельс знал, как выжать побольше выгод из этого впечатления.
Спустя два года Геббельс сосредоточил все усилия на том, чтобы закрепить в сознании масс образ Гитлера как великого человека и убедить нацию в его необыкновенных способностях и силе его личности. В 1933 году он просто говорил, что Гитлера «чтит подавляющее большинство народа», а в 1935 году уже отмечал в фигуре фюрера некие «чудесные» черты: «Даже самые близкие к фюреру люди с трудом могли понять, как человек, всего полгода назад отвергавшийся половиной населения страны, теперь оказался выше всякой критики в глазах целого народа! Разве это не чудо?» Это новое непоколебимое единство нации следовало понимать как результат того, что Гитлер является «человеком великой судьбы» и «носителем особой миссии». Как раз в то время Гитлер неожиданно ввел в стране всеобщую воинскую повинность, намеренно нарушив некоторые статьи Версальского договора, и через несколько недель после этого Геббельс начал усиленно подчеркивать «чудесное предвидение» фюрера в международных делах. Он приветствовал Гитлера как «человека, ведущего нацию к желанной свободе, спасая ее от раскола и постыдного унижения, навязанного иностранными политиками».
Все же тема Гитлера как человека, предназначенного снова ввести Германию в круг великих держав, не получила тогда дальнейшего развития. Геббельс в тот год больше упирал на силу личности фюрера и на его нелюбовь к дешевым эффектам. Он утверждал, что главным принципом политики фюрера является простота и ясность в решении проблем и что к нему применимы слова Шлиффена: «Быть больше, чем казаться!» Снова подчеркивались положительные качества фюрера: трудолюбие, старательность и упорство в достижении целей, величие которых оставалось непостижимым для простого «человека с улицы», так что напрашивалась мысль: за привычками простого человека скрывается гений. Гитлер был представлен как человек широких знаний и как специалист во многих областях, например в военном деле. Он «знал устройство любой винтовки и пулемета», а его подчиненные должны были прорабатывать военные вопросы до мельчайших деталей, чтобы не попасть впросак на докладе.
Так появились новые важные черты в образе фюрера: «специалист по военным делам» и «государственный деятель, хорошо разбирающийся в вопросах международной политики». И при этом он оставался «человеком из народа и для народа», свободно общающимся с простыми людьми — а ведь «только что провел двухдневные переговоры с виднейшими государственными деятелями Англии, на которых по пятнадцать часов в день обсуждал главные вопросы европейской политики, обменивался мнениями, приводил цифры и факты!»
Затем снова сентиментальный, человеческий аспект: рассказ о двух фотографиях, появившихся в газетах летом 1934 года. Первая показывала «трагическое одиночество фюрера» после событий 30 июня 1934 года (когда сторонники Гитлера расправились с главарем штурмовиков Ремом, проявившим чрезмерную самостоятельность). В тот день были убиты десятки штурмовиков, заподозренных во враждебности к режиму. Министр пропаганды объяснил, что «фюрер как новый Зигфрид, не колеблясь, пролил кровь врагов, чтобы избавить страну от грязных предателей и мятежников!» На следующий день Гитлер приветствовал войска рейхсвера, прошедшие маршем мимо имперской канцелярии, «и его лицо казалось высеченным из камня, отражая горечь прожитых мрачных часов».
Шесть недель спустя вышла вторая фотография, где Гитлер был показан выходящим из особняка умирающего президента фон Гинденбурга, любимого многими немцами-ненацистами. По словам Геббельса, лицо фюрера выражало «печаль и скорбь по своему престарелому другу и наставнику, которого милосердная смерть забрала с собой через несколько часов». На самом деле смерть президента усилила позиции Гитлера, позволив ему расширить свои функции как «фюреру и рейхсканцлеру».
Теперь Геббельс смело представлял Гитлера как «ясновидца и пророка». Он сообщил народу, что «фюрер в канун Нового года поведал своим близким друзьям о серьезных опасностях, которые несет с собой 1934 год, и о вероятной смерти президента Гинденбурга». Опять Гитлер выступил в роли мудрого отца (или «заботливой матери»?) своего народа: «Любой простой человек испытывает к нему дружеское доверие, чувствуя в нем защитника и покровителя. Его любит вся нация, чувствующая себя с ним в полной безопасности, как дитя на руках у матери!»
Вполне понятно, что окружающим не оставалось ничего иного, как повиноваться гению, и Геббельс стал усердно распространять эту мысль, очень важную для любого авторитарного государства и имевшую в Германии традиционно сильные корни; себя и других ближайших помощников фюрера он называл «всего лишь самыми послушными последователями» вождя. В этом он подавал пример массам, призывая их к полному отождествлению себя с Гитлером. Геббельс так и сказал в речи на праздновании своего дня рождения в 1935 году: «Мы, стоящие к фюреру ближе всех, признаем свое полное подчинение ему, и так же поступает любой немец, говоря: «Он был и остается для нас тем же, кем будет всегда: нашим фюрером!»
В последующие годы (в 1936–1939 годах) агрессивная и динамичная политика нацистов стала ключевым фактором в международных делах, и Геббельс в своих речах старался подчеркивать замечательный вклад фюрера в возрождение Германии как великой державы.
20 апреля 1936 года (очередной день рождения Гитлера, когда ему исполнилось 47 лет) наступило всего через несколько недель после драматических событий ремилитаризации Рейнской области. Когда нацисты совершили этот отчаянный шаг, Гитлер чувствовал себя очень неспокойно, а его военный министр, фельдмаршал Бломберг, просто не находил себе места. И все же оценка ситуации, данная Гитлером, оказалась правильной. Франция была не готова действовать на свой страх и риск, а Британия не имела возможности ей помочь, да и на разделяла ее беспокойства по поводу событий.
Когда кризис закончился, Гитлер сказал в своей речи в Мюнхене слова, ставшие знаменательными: «Меня ведет Провидение по пути, назначенному свыше, и я только слепо следую за ним с уверенностью лунатика, проходящего по крыше!» Прошедшие события произвели глубокое впечатление на всех немцев, даже на тех, кто был настроен критически по отношению к нацистам. Приветственная речь Геббельса по случаю дня рождения фюрера прозвучала на фоне «триумфального обретения нацией уверенности в себе», и министр пропаганды не подкачал. Ему даже не потребовалось слишком и увеличивать значение случившегося, когда он говорил, что «нация стала единой как никогда» благодаря человеку, выступившему как «символ возрождения Германии и укрепления государства». Ошеломляющий успех фюрера позволил Геббельсу хвастливо заявить, что «никогда в истории еще не было человека, соединившего в своей личности уверенность и коллективный ум целой нации!»
Теперь Гитлера можно было смело сравнивать и с «одинокой скалой в океане повседневности», и с «титаном, стоически выносящим на своих плечах растущее бремя трудов, забот и ответственности». И когда фюрер объявил, что вернет Германии статус мировой державы, Геббельс обнаружил в нем редкую комбинацию замечательных качеств: простоту поведения, тесно переплетенную с монументальным характером исторического деятеля; великодушие и благородство в сочетании с твердостью характера. Геббельс сформулировал это так: «Он не просто называется «фюрером» — он и есть настоящий Фюрер — вождь нации!» В речах Геббельса отчетливо зазвучала нота религиозного поклонения Вождю, подчеркивающая и освящающая полное принятие народом методов и целей фюрера.
После «Рейнского кризиса» правительство провело референдум, призванный показать, что народ одобряет смелую акцию своего вождя. Накануне голосования, 27 марта, Гитлер выступил в Кельне по радио с обращением к нации. Эта речь, по словам Геббельса, произвела огромное впечатление, о котором он поведал в духе религиозной проповеди: «Мы почувствовали, что вся Германия как будто собралась в одной огромной церкви, объединившей людей всех классов и убеждений, а оратор явился перед престолом Всевышнего, чтобы рассказать о своих целях и просить Его милости и защиты на будущее, остающееся пока неясным и непредсказуемым. Мы наблюдали, как многие суровые и сильные люди, преодолевшие много опасностей, пролили слезы при последних словах речи фюрера».
Геббельс представил это массовое поклонение как религиозное явление: «Это религия, в самом глубоком и таинственном значении этого слова. Нация проявила свою веру в Бога, показав, что верит его посланнику и вручает свою судьбу в его руки».
