Сильнее всего мне хотелось тотчас же отправиться в новый полет. У меня не было в воздухе никаких неприятностей, скажем, головокружения. Аттракционы типа «американских качелей» мне противны - на них не чувствуешь себя в безопасности. Но на летательном аппарате ощущаешь себя вполне надежно, на аэроплане сидишь, как в удобном кресле, головокружение просто невозможно. В то же время полет действует на нервы, особенно когда аэроплан резко ныряет вниз, когда мотор останавливается и после ужасного шума наступает не менее ужасная тишина. Инстинктивно хватаешься за борта и думаешь: «Ну вот, теперь ты падаешь на землю». Однако все идет естественным порядком, а посадка, когда снова касаешься Terra ferma, кажется такой простой, что и не должно было быть такого чувства, как страх. Я был полон энтузиазма и готов был сидеть в аэроплане весь день. Я считал часы до следующего старта.
10 июня 1915 г. я приехал в Гроссенхайм. Оттуда меня должны были послать на фронт, и я стремился вперед, боясь лишь одного - приехать слишком поздно, когда мировая война могла уже закончиться. Чтобы стать пилотом, мне нужно было три месяца, но за это время мир мог быть уже заключен и моей карьере летчика пришел бы конец. Я полагал, что вполне годился в качестве наблюдателя, учитывая мой кавалерийский опыт. После двух недель ознакомления с полетами я был послан туда, где оставались еще шансы для маневренной войны, - в Россию.
Макензен тогда славно наступал, прорвав русскую оборону у Гёрлица. Под г. Рава-Русская я присоединился к его армии. Меня послали в знаменитый 69-й авиаотряд. Будучи совсем новичком, я чувствовал себя весьма глупо. Моим пилотом был обер-лейтенант Цеймер. Теперь он калека. Я - единственный оставшийся в строю из всего авиаотряда.
Началось самое прекрасное для меня время. Ежедневно утром и вечером мы должны были летать на разведку и очень часто приносили ценные сведения.
Летом мы наступали с армией Макензсна на Брест-Литовск. Мое дело заключалось в разведывании. Я с огромным удовольствием принимал участие в разведывательных полетах, происходивших почти ежедневно. Для наблюдателя важно найти себе пилота с сильным характером. Однажды нам сказали, что к нам в отряд поступил граф Хольк, и я подумал, что этот человек как раз мне и нужен.
Хольк появился не в «Мерседесе» и не в личном спальном вагоне, как мы полагали, а пришел пешком к нам на аэродром г. Рава-Русская. Через сутки появился с багажом его ординарец. Граф был спортсменом не только на земле, летать для него также было спортом. Он был пилотом редкого таланта и не боялся предстать перед неприятелем.
С ним мы совершили много разведывательных полетов в глубь России. Несмотря на молодость Холька, с ним у меня никогда не было чувства неуверенности. Напротив, в критические минуты он поддерживал меня; когда в полете я оглядывался и видел его решительное лицо, это прибавляло мне духу и мужества.
Последний наш полет едва не привел к катастрофе. В тот день мы не имели конкретного задания, мы должны были переменить аэродром, но о месте посадки не было известно ничего. Чтобы не подвергать, наш старый «сундук» риску, мы полетели в направлении Брест-Литовска. Русские отступали повсюду, все деревни горели - запоминающаяся на всю жизнь, поразительная картина. Мы решили проверить направление вражеских колонн и, делая это, летели над горящим городом Вижице. Клубы дыма, простиравшиеся до высоты 2000 метров, мешали нам продолжать полет, поэтому мы шли на высоте 1500 метров, чтобы лучше все разглядеть. Я советовал Хольку облететь облако дыма, что заняло бы пять минут кружного пути. Но Хольк решил не сворачивать, а полететь насквозь. Как только мы влетели в дым, машина начала качаться. Я ничего не мог видеть вокруг себя, глаза мои слезились от дыма. Внизу было сплошное море огня. Неожиданно машина сорвалась в штопор и начала стремительно терять высоту. Я схватился за стойку и чудом не выпал наружу. Единственной моей мыслью было: «Глупо после всего умереть такой бесполезной смертью».
Мы падали до высоты 500 метров, а затем, то ли благодаря ловкости Холька или по Высшей Воле, мы вдруг выскочили из дыма. Наш «Альбатрос» сразу пришел в себя и полетел прямо вперед, как ни в чем не бывало.
С нас этого было достаточно, и мы решили вернуться на старый аэродром, не искушая судьбу. Тем более что в 500 метрах под нами были русские. И тут Хольк крикнул мне, что мотор отказывает. Надо сказать, что и он, и я понимали в механике гораздо меньше, чем в лошадиных статях, а до фронта было еще очень далеко, так Что мы должны были опуститься между русскими, колонны которых все еще шли под нами. Они стреляли по нам из пулеметов с большим рвением.
Мотор остановился совсем, видимо, в него попали. Нам удалось спланировать и жестко приземлиться на оставленной артиллерийской позиции. Мы с графом выбрались из аэроплана и поспешили укрыться в ближайшем перелеске. У нас на двоих был один револьвер с шестью патронами. Уже из перелеска мы увидели, как к останкам нашей машины идет человек. На- нем была шапка, а не каска с пикой, мы подумали, что это русский. Но тут Хольк радостно закричал, это был гренадер прусской гвардии. Вскоре наши предприняли наступление и окончательно овладели артиллерийской позицией. Лишь поздним вечером мы на телеге добрались до нашего аэродрома.
Действия против России постепенно сходили на нет, и 21 августа 1915 г. я был неожиданно переведен на большую боевую машину* в Остенде. Там я встретил своего старого друга Цеймера. Здесь война почти не чувствовалась. Мы жили в гостинице на берегу и веселились от души. Каждый день мы купались. Однажды утром после купания мы сидели на террасе и пили кофе. Вдруг нам сказали, что приближается английский морской отряд. Вскоре мы увидели вражеские корабли и стали разглядывать их в подзорную трубу. Корабли выпустили три-четыре снаряда по тому месту, где мы только что купались. Затем огонь был перенесен на гавань. Снаряды не нанесли никакого урона, только один из них попал в «Палас-Отель» и вызвал незначительные разрушения.
Вечером мы с Цеймером полетели испытать новое приспособление, позволявшее нам летать по прямой с одним выключенным мотором. Мы Зашли далеко в море. Неожиданно я увидел субмарину, шедшую под водой. С воздуха можно разглядеть дно на глубине в десятки саженей. Казалось, лодка движется не под, а над водой. Мы стали думать, наша она или вражеская, но это мог бы определить лишь моряк, да и то не всегда. У нас на борту было две бомбы, и мы с Цеймером стали спорить, сбросить их на лодку или нет. Пока мы думали, выяснилось, что кончилась вода в радиаторе, а до берега было еще 12 миль. Я спокойно приготовился к холодному купанию, но наша «яблочная баржа» все же дотянула до берега на одном моторе и новом приспособлении.
Хорошее дело быть счастливым! Если бы мы не испытывали в тот день новое приспособление, то у нас не было бы ни малейшего шанса вернуться домой и мы бы, без сомнения, утонули.
Удивительное дело, но я никогда не был ранен. Видимо, мне просто везло. Однажды пуля прошла через оба моих сапога, другой раз пробила каску. Был случай, когда пуля прошла вдоль моей руки, через мех и кожу моей куртки, но меня не задело ни разу.
Мы летели с Цеймером бомбить англичан. Я сбросил первую бомбу и решил посмотреть на результат, произведенный ею, - зачем же лишать себя удовольствия от вида серовато-белого облака бомбового разрыва! Но вот неприятность - между
Имеется в виду бомбардировщик «Гота»AEG G. I,
моими глазами и землей встала непроницаемая преграда в виде нашей «яблочной баржи». Я высунулся за борт, но разрыва не увидел, а лишь услышал его. Тогда я замахал Цеймеру, чтобы он положил машину в вираж, забыв при этом, что наш «большой» аэроплан на самом деле не так уж велик, а винты вращаются
