открылся! Мразь! Горец долбаный! Иди баранов пасти!» Алла мчалась к подъезду, хотя за ней никто не гнался, и глотала слезы. Но это были слезы не унижения, а скорее освобождения. Чистейшие слезы чистейшей злобы. Самой высокой пробы.
Тошнота нахлынула снова, и почти две недели Алла провела «в объятьях с унитазом». Но как только полегчало, семейный совет во главе с Ильей продолжился за очередным семейным ужином. Как-то само собой получилось, что квартира покойной мачехи на Кутузовском стала их штаб-квартирой, а потом и общим домом. Лина Ивановна сияла, как начищенный пятак, такого полного счастья она и представить себе не могла. Теперь у нее на жердочке чирикали две чудесные молодые птички.
– Я решила взять академку по беременности. Они не могут отказать. Кишка тонка. Я буду судиться.
– Хорошая идея, – согласился Илья. – А я решил поговорить с твоим Кахой.
– Нет, только не это! – вырвалось у Аллы.
– Я твой мужчина и обязан тебя защитить.
– Нет, милый, не надо. Я буду волноваться за тебя. Обещай мне не говорить с ним, пока я не улажу все с универом, – несколько мелодраматично промурлыкала Алла, мысленно досадуя: «Куда ты лезешь со своим благородством, хочешь себе шею свернуть?»
А прамачеха сделала большие глаза и схватилась за сердце. Она действительно чуть не грохнулась в обморок от ужаса, только представив, к чему может привести этот разговор.
– Хорошо, обещаю, – улыбнулся Илья. – Ладно, дамы. Сегодня я вас бросаю. Пойду в спортбар, чтобы тут вас не оглушать своими воплями, посмотрю, как наши с Португалией сыграют, все же отборочный тур. Позвоню и заеду завтра.
«Зря я ей сказал, – подумал он, прижимая к себе нежное, гибкое тельце любимой. – Неужели где-то там, внутри, растет уже червячок, который станет моим сыном? Чудеса! Надо будет найти этого Каху самому и спокойно поговорить». Он чмокнул в щеку будущую пратещу и вышел на осенний пронзительный ветер. Машину решил не брать – все равно захочется выпить.
Но машина боялась оставаться на ночь без хозяина. Ветер подхватил опавшие на ее крышу листья и принес, как подношение, к его ногам. Смутное беспокойство почудилось Илье в этом просительном жесте осени. Ветер тем временем отшатнулся от него, бросился в каштаны, прорвался сквозь плотные кроны и на секунду высветил огромную пустую страшную луну.
Илья обогнул угол дома и свернул с Кутузовского на Дорогомиловку в сторону Киевского вокзала.
Вдруг он почувствовал, что за ним кто-то крадется. Ощущение угрозы было настолько явным, что он непроизвольно оглянулся. Никого, кроме ветра, который, закрутив листву в карликовый смерч, следовал за ним в отдалении. «Меня преследует ветер? Чушь какая», – усмехнулся Илья и ускорил шаги, раздумывая, где бы ему осесть. А вот и едальня с телевизором, за ближайшими от экрана столами уже сгрудились какие-то пацаны.
Илья, перед тем как шагнуть внутрь, еще раз на секунду обернулся. Ветер по-прежнему колебался за его спиной, и снова Илье почудилось что-то просительное и тревожное в этом убогом осенне-пыльном октябрьском завихрении. Что там говорила Алла про соглядатая? Может, его соглядатай – ветер?
Алла с прамачехой тоже сидели у телевизора. Как иногда приятно расслабиться и посмотреть несусветную чушь. «Ну что, ненависть? Обломалась? – удовлетворенно думала Алла, непроизвольно поглаживая свой совсем еще невидимый животик. – Не взять тебе меня голыми руками. Я еще Илье расскажу всю правду, когда увидимся в следующий раз. Или почти всю. Скажу, что не знаю, от кого ребенок. Тогда, ненависть, тебе нечем будет крыть. Я еще и своего Каханочка прощу. Ведь Господь уже отомстил ему за эту оплеуху. Из-за какой-то дурацкой пощечины лишиться сына! Да! Я буду прощать и прощать всех по списку. И в конце получу приз – ребеночка, который выбрал меня еще тогда, когда я была злая. Прощу всех назло ненависти… Хорошо сказано».
– Слушай, – отвлекла ее от мстительно-прощательных мыслей Лина Ивановна, – не хотела говорить при Илюше, но я сегодня столкнулась с нашим участковым.
– Участковый маньяк? Столкновение прошло без жертв? – хмыкнула Алла, не отрываясь от телика.
– Он под большим секретом сказал мне, что к их начальнику поступила просьба прессануть тебя.
– То есть?
– Посадить на день в обезьянник. – Лина Ивановна понизила голос. – Просто так, для проверки документов. Пугануть немного, а потом отпустить.
– Думаешь, посмеет? – поразилась Алла. Она спрашивала о Кахе, а прамачеха подумала, что о начальнике милиции.
– Еще как. У них это, оказывается, что-то вроде подработки. Даже если у человека есть с собой паспорт, его забирают для проверки подлинности документов. Димочка просил тебя не ходить никуда одной и гулять с собакой только во дворе, ведь у шлагбаума всегда дежурит охранник.
– Какая сволочь! Да не Димочка твой, а мой Каханочек! Он хочет, чтобы я к нему вернулась.
– Каха? – Прамачеха не знала, что и думать.
– Ты представляешь, как он опасен, если так принуждает к возвращению? От него надо держаться как можно дальше.
– Зачем мы только это затеяли! И я, старая дура, тебя не отговорила!
– Как зачем? У нас теперь ребетенок будет. Это ж клево! Причем Милославский.
– Ты думаешь, это будет мальчик?
– Чую.
– Я теперь с тобой буду ездить, когда Илья не сможет. Ему ведь не говорим?
– Нет, что ты. Их надо развести как можно дальше.
– Слушай… – замялась Лина Ивановна. – Я купила участковому роскошную бутылку виски, он отнекивался, но взял. Думаю, ему надо что-то заплатить за информацию. Может, долларов сто? – Прамачеха хотела взять расходы на себя, но так, чтобы Алла знала о ее благодеянии.
– Маньяку-участковому? Обойдется вискарем. Он у меня и так на крючке. Стал бы он иначе распинаться. Возьми у него номер мобильного. Я ему сама позвоню.
– Конечно. Деточка моя, Лалочка, береги себя.
«Танк ты мой, – подумала Алла, – хочется тебе занять все Стёпины позиции, даже Лалочкой меня называть», – но в этот раз вслух она уже не возразила, только фыркнула.
А долгий холодный вечер 13 октября все длился. В привокзальном баре, где осел Илья, было грязно и шумно. Показывали Лиссабон. На трибунах бесновались двадцать восемь тысяч зрителей. Отборочный тур Чемпионата мира – 2006. Португалия – Россия. 7:1. Такого позора и унижения российский футбол давно не знал. Проклятые травмы, из-за которых сразу девять футболистов из основного состава сборной не смогли выйти на поле. Невероятная везучесть португальцев, и наша полная непруха с греческим судейством. Поганый Вассарас, чтоб у тебя все повылезало! О! Этот террорист Криштиану Роналду! И наши импотенты-нападающие…
На восемьдесят девятой минуте, когда вышедший на замену Петит забил шестой гол, главный тренер сборной Георгий Ярцев в отчаянии бежал со скамьи запасных и уже не видел, как тот же Петит безумным ударом со штрафного установил окончательный счет в этом злосчастном матче. Ярцев сбежал, позорно сбежал от своей растерзанной команды и больше на поле не вернулся. Да его никто больше и не ждал ни на поле, ни вообще в российском футболе. Ярцев – ты покойник! Но ты, к сожалению, далеко.
Распаленная бешенством горя и позора футбольная общественность повела нехорошим взглядом вокруг, отодвинув пивные кружки, и каждый наметил себе своего покойника взамен скотины Ярцева. Столько драк и поножовщины, разбитых автобусных остановок и перевернутых мусорных баков после футбольного матча столица давно уже не видела. Конечно, это было мелкое хулиганство, а не показательный погром 2002 года, но некоторым и того хватило.
Едальня без названия, куда заглянул Илья, была у Киевского вокзала с народом низменным, разношерстным и в пьяном горе неуемным. И минуты не прошло после финального свистка арбитра, как в баре затеялась драка, которая при ловком маневрировании официантов быстро выплеснулась на улицу. В предбаннике в толкотне всеобщей злобы на вселенскую неслыханную несправедливость кто-то пырнул Илью ножом. Пока разогнали драку, пока вызвали милицию, пока приехала «скорая»… Десяток «пока» обернулся одной рядовой смертью.
Потом одни свидетели твердили, что бритоголовые, уязвленные поражением, стали цепляться к хачикам
