первой нашей встречи понял: вы человек – серьезный, государственный, с вами можно иметь дело. Знаете, в правительстве я так и доложу. Будьте уверены! Я же понимаю, как вам здесь в Сибири важно, чтобы там сложилось о вас правильное мнение. Даю слово: оно будет хорошим.
«Психологически работает грамотно, – отметил майор. – Покупает директора целиком и цену называет, не скупясь».
– Ну, спасибо, на добром слове, – с несвойственными ему сахарно-сиропными нотками зазвучал голос Недорогина. – Я тут сейчас своим задание дам. Найдем ваших обидчиков.
– И вам спасибо за понимание. – отозвался посетитель. – Если вы не против, я к вам загляну завтра, Эдуард Петрович. Можно? – продолжал умело привязывать к себе директора завода квалифицированный манипулятор людьми.
– Милости прошу! – делал вид, что не замечает опутывающих его нитей Недорогин.
Но Мимикьянов, имевший возможность наблюдать Эдуарда Петровича в течение достаточно долгого времени, знал: Недорогин далеко не так прост, как кому-то может показаться. Несмотря на свою внешность кузнеца-молотобойца, он сам являлся таким манипулятором людьми, что еще поискать! Да, другой человек в кресле директора такой махины, как Машиностроительный завод имени Бачурина, не просидел бы и двух дней. Сгорел бы так, что и пепла не осталось. А Недорогин сидел в директорском кресле уже десять лет. Очень непростых лет.
В кабинете наступила тишина.
Ефим постоял, прислушиваясь. Он не мог понять, вышел Миногин из кабинета или нет. Осторожно приоткрыл дверь и заглянул в кабинет. Там никого не было. Видимо, Эдуард Петрович, провожая гостя, вышел в приемную.
Майор шагнул в кабинет, пересек его и выглянул в приемную. Там он не обнаружил не только Недорогина, но и величавой хозяйки приемной: ее мягкое кресло на винтовой ножке пустовало.
Мимикьянов пожал плечами, вышел из приемной и медленно двинулся по темноватому коридору заводоуправления. Пошел не в сторону парадной лестницы, куда сначала хотел, а – в противоположном направлении. Прислушиваясь к себе, он понял: туда его развернула коварная Интуиция.
20. Подглядывать, это – не хорошо, но полезно
Ефим шел по темному заводскому коридору.
В нем плавали сумерки. Окон в коридоре не было: по обеим его сторонам разбегались кабинеты, а лампы дневного света горели через одну.
Заводоуправление находилось не так уж близко к цехам. Между ним и огромными производственными корпусами лежал обширный сквер с бубликом фонтана посередине. И все равно по коридору бродили горьковатые запахи разогретого под резцом металла, новой резины и моторного мазута.
Ефим шел по длинному коридору и ловил себя на странном ощущении. Ему казалось: кроме десятков слоев краски, на капитальных стенах заводоуправлении лежат невидимые слои из прозвучавших здесь за полвека слов, смеха и слез. Какие дела знали эти коридоры! Были времена, когда не только квартальная премия, – судьбы планеты зависела от начальной скорости вылета артиллерийского снаряда или быстроты поворота башни, собираемых на заводе танков.
Здесь торопливой походкой ходил невысокий и крепкий, как гриб боровик, первый директор Машиностроительного завода Петр Иванович Бачурин. Он жил тут же, в поселке, и являлся для заводчан и папой, и мамой, и царем-батюшкой в одном лице. К нему шли и с жалобой на начальника цеха, из осторожности не дающего согласие на повышение скорости резки металла, и с жалобой на собственного мужа, повадившегося бегать к бесстыжей Людке-лаборантке. И Петр Иванович решал и судил, как полномочный представитель самой Судьбы.
В этом здании с высокими потолками, заводские командиры отчаянно ломали головы, кем заполнить цеха вместо станочников, ушедших на фронт?
Находящиеся по другую линию окопов директора германских заводов Крупа и Тиссена могли без труда заменить мобилизованных в вермахт прекрасных германских рабочих потомственными металлистами из Франции, Голландии или Бельгии.
А Петр Иванович Бачурин имел возможность выбирать только из никогда не видевших металлорежущего станка подростков, домохозяек и вчерашних крестьян.
И, все-таки, Петр Иванович победил. Его танки на голову превосходили машины, сделанные руками лучших рабочих Европы.
Как потом скажет авиаконструктор Сергей Ильюшин, создатель бронированных штурмовиков «ИЛ-2», что в нашей армии называли «летающими танками», а в немецкой – «черной смертью», войну выиграл наш школьный учитель. Он научил своих учеников думать. А думающий человек сам способен научиться всему на свете. Для него нет неподвластных профессий.
Одна из дверей по пути движения майора открылась, и из нее неторопливо выплыла секретарша директорской приемной Валентина Сергеевна. Майор столкнулся к ней нос к носу.
– Вы уже уходите, Ефим Алексеевич? – приподняла брови хозяйка приемной.
В суровой атмосфере заводоуправления на Ефима словно бы дохнуло легким ароматом подснежника. И, еще, как ему показалось, – аристократизмом. Ефиму подумал, именно такое ощущение должны были производить члены царствующих фамилий или потомственные дворяне. Хотя, Ефим знал: Валентина Сергеевна Алтайцева родилась в прииртышской казачьей станице, и ни дворян, ни даже телеграфистов с незаконченным гимназическим образованием в роду не имела.
Но Мимикьянов давно заметил: настоящие аристократы почему-то почти всегда рождаются в простых крестьянских семьях. И очень редко – в семьях, которые сами себя аристократами считают.
Сколько Ефим встречал таких: и дед – генерал и бабка – графиня, и отец – счет деньгам потерял, и сам закончил университет. А посмотришь на него – какое уж там!.. Случись у такого неблагоприятный поворот в судьбе, и влезает в роль лакея, как рука в перчатку. И следов достоинства на лице не остается. А настоящий аристократ, он хоть во дворце, хоть в будке путевого обходчика – все равно аристократ. Его сразу видно, с лакеем не спутаешь.
Что же такое аристократизм? Для себя Мимикьянов вывел формулу: любознательный ум и внутреннее уважение к другим. Сочетание этих двух качеств неизбежно отражается на лице, – в выражении глаз, тембре голоса и даже походке.
Все остальное для попадания в элитарный мир аристократизма особого значения не имеет. Ни титулы дедов, ни богатство отцов, ни умение есть рыбу двумя вилками, ни знание иностранных языков. Все это – лишь поддельные членские билеты этого клуба избранных.
Клуб подлинных аристократов – закрытый. Но войти может каждый. Только разрешением на вход является не та сумма, что имеешь на своей кредитной карточке, а та сумма, что имеешь в своей голове.
– Ефим Алексеевич, помогите ему! – сказала Валентина Сергеевна. И в глазах ее стояла просьба.
– В чем помочь? – спросил майор.
– Я не знаю, в чем! Но я же вижу, Эдуарду Петровичу нужна помощь, – Валентина Сергеевна дотронулась ухоженной рукой до груди Ефима.
Майор подтянулся, будто внезапно обнаружил себя стоящим в строю.
– Постараюсь, – ответил он.
– А вы уже уходите? – в голосе секретарши словно бы плеснулось беспокойство. – Эдуард Петрович попросил вас обязательно его дождаться!
– Я вернусь, – успокоил он женщину. – Загляну только в режимный отдел, – сообщил майор, идущий в направлении прямо противоположном тому, где находился заводской отдел режима и безопасности.
– Я так и скажу Эдуарду Петровичу, – тактично не заметив этого, кивнула хозяйка приемной.
Расставшись с царственной секретаршей, Ефим дошел до конца коридора и оказался на темной пожарной лестнице. Потоптался по ее черно-белому шахматному полу.
«То, что Миногин с компанией сюда прибыл не площадку под опытное производство искать – это ясно… – думал майор. – А вот, кто это мешать ему взялся? Беспокойный Секаченко? Очень возможно. Ему ведь тоже ГПУ сильно иметь хочется… Что же это все-таки за штука такая? Может Недорогин преувеличивает? А, если нет?..»
Сам не зная почему, майор стал медленно спускаться по эвакуационной лестнице вниз. Интуиция взяла
