Франции периода Великой революции.
Абсалямов вопросительно посмотрел на хозяйку приемной.
Женщина выдержала паузу и величаво кивнула башнеподобной прической. Ренат Николаевич потянул на себя стеганую кожаную дверь с массивной, будто вырезанной из броневой стали пластиной: Эдуард Петрович Недорогин.
Директор их ждал.
Он поднялся из-за высокого стола, как только Ефим с Абсалямовым показались на пороге кабинета.
– Ефим Алексеевич! – вытянул он перед собой руку, двигаясь навстречу вошедшим с неудержимостью штурмового танка. Рядом с Недорогиным Ефим Мимикьянов, сам мужчина высокий и плечистый, всегда чувствовал себя так же, как, наверное, могла бы чувствовать себя цветочная ваза рядом с ожившим платяным шкафом. Лицо Эдуарда Петровича было цвета хлебной горбушки, а над широким лбом топорщился упрямый серебристый ежик.
Майор пожал протянутую ему руку.
– А я как узнал, что ты в поселке, сразу своему режимнику сказал, – директор кивнул в сторону Рената, – давай сюда, Ефима Алексеевича! А сам-то, что не зашел?
– Ну, что я буду занятых людей от важных дел отрывать? – ответил майор.
– Э-э-э! – махнул медвежьей лапой Недорогин. – Для хорошего человека и оторваться – не грех! Приземляйся, Ефим Алексеевич! – показал он на темный угол кабинета. Там в большой лакированной кадке росла тропическая пальма. Но участь попугая или обезьяны майору не грозила. Под пальмой угнездились низенький столик и три кожаных кресла.
Увидев, что Абсалямов тоже направился в угол кабинета, Эдуард Петрович, повернул к нему голову и с железной директорской мягкостью произнес:
– Спасибо Ренат Николаевич! Иди! Побудь пока у себя. Через часок я тебе звякну.
Абсалямов хотел что-то сказать, но, взглянув в лицо директора, молча направился к двери и вышел из кабинета.
– Коньячку? – спросил Эдуард Петрович у Ефима, открывая дверцу, вмонтированного в стену бара- холодильника. Он вытащил оттуда никелированный подносик. На нем высилась бутылка темно-коричневого коньяка «Баку», стеклянные стопочки и плоское блюдо. На блюде лежали бутерброды с бархатистой черной икрой.
– Икра – наша, сибирская, – заметил Недорогин, – сам под Тарой пару во-о-от таких стерлядок вытащил! – раздвинул он руки, но не чрезмерно, в пределах правдоподобия.
На просторном директорском столе зазвонил один из многочисленных телефонных аппаратов. Но Эдуард Петрович отвлекаться на звонок не стал, продолжал:
– Я как-то дагестанскую икру в «Океане» купил, попробовал, чувствую, что-то не то! Отдал в нашу химлабораторию проверить, они в свои микроскопы посмотрели, и что ты думаешь? Половина – крашеные черникой желатиновые шарики! А эту – я сам солил! Чистота! Настоящий продукт без всяких примесей! Съешь – настроение повышается. Точно тебе говорю. Вот попробуй, сам убедишься!
Курируя Машиностроительный завод имени Бачурина, майор Мимикьянов, разумеется, с его директором встречался не раз. Отношения между ними были деловыми, можно даже сказать, хорошими. Но вот до угощения коньяком с икрой дело раньше не доходило, и вдруг… «С чего бы это?» – спросил себя Ефим.
Эдуард Петрович разлил коньяк в тонкие рюмочки и, подняв свою, сказал:
– Ну, твое здоровье, Ефим Алексеевич!
– И ваше, Эдуард Петрович! – отсалютовал коньяком майор.
Напиток был терпким и резким – мужским.
Но выпили немного, Ефим – только попробовал, Недорогин – отпил меньше половины.
Майор понял: похоже, разговор предстоит серьезный.
Взяли по бутерброду. Икра на самом деле таяла во рту, оставляя на языке приятный солоноватый вкус.
Ефим ждал. И не ошибся.
– Знаешь, Ефим Алексеевич, я ведь тебя не так просто искал… – сказал директор Машиностроительного.
– А, что случилось, Эдуард Петрович? – дожевывая бутерброд, спросил он.
Недорогин вытолкнул воздух из большой, как надувной матрас, груди.
– Да пока ничего, – сказал он. – Но может.
Ефим взял второй бутерброд. Но, посмотрев на серьезное кирпичное лицо Эдуарда Петровича, откусывать не стал, спросил:
– Что может случиться?
– Все! – исподлобья посмотрел на Ефима Недорогин. – Понимаешь, Ефим Алексеевич? Все!
– Не понимаю, Эдуард Петрович. Поясните! – насторожился майор. Насторожился не столько от странных слов директора завода, сколько от того, что в своем темном обиталище ворохнулась и беспокойно задвигалась патентованная Мимикьяновская интуиция.
Директор поерзал тяжелым телом по креслу, кашлянул, прочищая горло, и сказал:
– Ну, ты, Ефим Алексеевич, сам видишь, что на заводе и на поселке в последние дни что-то неладное происходит… Чапель пропал, визитеры непростые зачастили… Из «Спецприбора», например… Никогда раньше здесь их не было… Мы с ними никогда не сотрудничали… Чего, казалось бы, им здесь делать?
– А вы что думаете, Эдуард Петрович?
Директор завода помолчал, мощно, словно вакуумный насос, втянул носом воздух и сказал:
– Официально они вроде бы ищут площадку под развертывание здесь своего приборного производства… Пустующие производственные площади хотят арендовать или даже купить… Но, я им не верю. Я догадываюсь, за чем они сюда приехали.
Директор положил свою ладонь-плиту на тонкую рюмочку. Ефим представил, как нежный сосудик сжимается под этим прессом и превращается в плоскую стеклянную лепешку.
– Так, за чем, на самом деле, представители «Спецприбора» сюда приехали? – спросил майор, оторвав взгляд от несчастной рюмки.
– Понимаешь, Ефим Алексеевич, я ведь знаю, что делали в КБ «Экран»… – человек-гора будто уменьшился в размерах. – И я боюсь… – через силу произнес директор Машиностроительного.
19. Подслушивать, это – не хорошо, но необходимо
– Чего вы боитесь? – Ефим посмотрел на человека, которого нельзя было представить боящимся.
Недорогин медленно поднял массу своего тела с низкого кресла и сделал несколько шагов по ковровой дорожке.
Он остановился у смонтированного вдоль стены стеллажа и потрогал стоящую там зеленую модель «тридцать четверки». Она была размером с кошку. Но даже уменьшенный до размеров игрушки танк внушал чувство опасности. Казалось, сейчас он рыкнет двигателем, нетерпеливо дернет колючим траком, провернется на месте и поведет орудийным стволом, разыскивая цель, которую нужно уничтожить. Директор мягко провел ладонью по танковой башне, будто успокаивая маленького грозного хищника.
– Вы боитесь, что у кого-то в руках окажется ГПУ? – спросил Ефим, наблюдая за нависшем над танковой моделью живым холмом.
Недорогин убрал ладонь с танка и посмотрел на майора.
– Так, ты знаешь?.. – тихо произнес он.
Майор кое о чем догадывался, но в сущности ничего еще не знал. Но кивнул.
– Да, – тяжело проронил директор. – Я боюсь, что ГПУ окажется у кого-нибудь в руках.
Майор потер подбородок.
– Этот ГПУ так опасен? – спросил он.
Эдуард Петрович посопел носом, поджал твердые губы.
– Видишь карту, Ефим Алексеевич? – ткнул он пальцем в висящую над столом карту мира с двумя распластанными блинами полушарий. – Представь, что у тебя в руках ножницы. Что хочешь, то и вырезай! Хочешь, кусочек тундры на берегу Северного Ледовитого океана, а хочешь – Париж. Можешь, потом поместить Париж на Кольский полуостров, можешь – в Сахару, а можешь, и вообще выбросить в корзину.
