Он спрятал пистолет в оперативную кобуру, и, стуча по ступеням подбитыми каблуками, стал быстро спускаться вниз.
На лестничную клетку выглянул Гарри Григорьевич:
– Ну, вот! Вот! – упрекающим тоном громко сказал он. – И этот туда же! – он ткнул пальцем в пролет, где еще цокали подковки на подошвах. – Кто только эти дурацкие слухи про ГПУ распускает? Александр Михайлович, ты не знаешь, случайно?
Инженер пожал холмами плеч и слепил губы подковкой, опущенной концами вниз: дескать, откуда же мне-то знать? Сам ничего не понимаю!
Дверь подъезда внизу хлопнула громко и раскатисто. Как пистолетный выстрел.
А из квартиры на лестничную клетку выглянуло молочное лицо Генриетты Павловны.
– Чего это вы на лестничную клетку вышли, мужчины? – спросила она. – А Секаченко ушел уже? Быстро он сегодня… Даже чай пить не стал!
– Да, он про какое-то дело вспомнил… – сказал Ефим. – Срочное.
В этот момент Генриетта Павловна заметила Шуру, стоящего на нижнем пролете лестницы.
– Ой, Шура! – всплеснула она руками. – А я, как раз о тебе вспоминала!
– Да? – удивился инженер. – А что такое, Генриетта Павловна? Вы налепили столько бачуринских пельмешек, что они не помещаются в холодильник, и вы решили презентовать мне десяточек-другой?
– Я бачуринские пельмени на прошлой неделе лепила, когда Гарри Григорьевича на реке продуло. Не каждый же день их делать! – резонно заявила она.
– А-а-а, опять холодильник сломался? – разочарованно протянул Мамчин.
На твердом лице сибирской немки отразился испуг.
– Тьфу на тебя, Шура! – сказала она. – Не накличь беду! Нет, после того, как вы весной с Тимой его починили, работает хорошо…
– А чего тогда вы меня вспоминали, уважаемая Генриетта Павловна? – мигнул черными щеточками ресниц Шура. – Нет-нет, на любовную связь я не согласен! – решительно качнул он головой. – Что обо мне подумает, Гарри Григорьевич!
– Гарри Григорьевич знает, что ты, Шура, балабол! – погрозила пальцем Генриетта Павловна. – Не серьезный мужчина! Тебе, Шура жениться надо, вот что! Тогда бы бачуринские пельмени по соседкам не клянчил!
Инженер вздохнул:
– Так я уже был женат! – он на секунду сомкнул черные щеточки ресниц. – Уж вы-то же знаете, Генриетта Павловна, чем это кончилось! Теперь я боюсь!
– А ты не бойся! Женщины разные бывают! Есть и хорошие! – учительским тоном объясняла Генриетта Павловна, – Ну, не повезло один раз, чего ж сразу на себе крест ставить!
– Да? – скептическим тоном произнес Шура и сложил губы в извилистую линию.
– Да! – твердо заявила женщина. – Так, я что тебя вспоминала-то! Сейчас в магазин ходила и с одним мужчиной столкнулась. Стоит у твоей двери и звонок жмет. Я ему объяснила, что ты, наверное, в мастерской. Он спросил, как туда пройти? Я ему рассказала. Он тебя не нашел?
– А-а-а! – после секундной заминки протянул Шура. – Нашел! Случайный знакомый, – для чего-то пояснил он присутствующим. – Часы отремонтировать попросил.
– Он сказал, что из Москвы приехал! – заметила Генриетта Павловна.
– Ну, да! В Москве и познакомились, – сказал Шура. – А тут он к нам в командировку попал. А часы возьми, и сломайся. Ну, вот он мой адрес в записной книжке откопал и решил меня навестить… Так ведь, всегда и бывает: о знакомых вспоминают, когда что-нибудь от них нужно.
Ефим заметил: Шура Мамчин произносил слова естественным тоном, почти без запинки. Но пару раз заминка, хоть и маленькая, все-таки случалась.
И волчьи уши Ефима эти крохотные паузы засекли.
17. Философские беседы за кружкой пива
Майор закрыл дверь подъезда и направился к улице Машиностроителей.
Подойдя к ее тротуару, он замедлили шаг: его взгляд зацепился за лежащий на земле зеленый платок, переливающийся блестящим шелком. Но это была не ткань. У края асфальта лежал маленький кусочек ковыльной степи.
Майор даже остановился.
Оттесненная людьми за асфальтовое кольцо объездной автодороги, степь не сдалась. Она словно ждала своего часа, чтобы вернуться.
Укатанная в асфальт, бетон и камень, городская земля помнила о своем степном прошлом.
Ефим почему-то представил, как плыли когда-то по волнующемуся ковыльному морю сотни затянутых в доспехи из конской кожи степных воинов.
Век за веком шли они вслед за солнцем на запад, заставляя в томительном страхе трепетать гордых европейских рыцарей, вставленных в стальные коробки своих полированных панцирей, словно улитки в скорлупу.
А те и сами были парни не из робких.
В своей маленькой, обогреваемой Гольфстримом континентальной теплице, они сгибали в бараний рог всех, до кого только могли дотянуться тяжелыми копьями. Но в лице степных всадников перед ними вставала совсем не изнеженная ласковым европейским климатом оранжерейная фауна, бить которую они привыкли. С Востока, из-за далекого горизонта на них накатывалась нечто совсем другое. Дети степей, – твердые, как принесенные ледником валуны и суровые, как декабрьский ветер.
Ефим подумал: наверное, такой же мистический ужас, что средневековые рыцари Европы испытывали перед степняками, солдаты вермахта, ощущали, перед идущими на них армиями непробиваемых «тридцать четверок». Их делали тут недалеко – шагах в ста от улицы Машиностроителей.
На тысячи километров к Западу и Востоку от города расстилалась степь. И везде возвышались над ее ровной плоскостью невысокие, сглаженные временем конусы курганов.
Их раскапывали археологи. И находили в земле под толстой травяной шкурой захоронения ее древних обитателей – белые кости, вишневые осколки керамики блестящие жирным золотом ювелирные украшения и изъеденные коррозией ржавые наконечники стрел. А иногда – странные вещицы, о назначении которых умные историки ничего сказать не могли. Как, например, загадочные полые цилиндры из некорродирующего железа.
Охотники за необычными явлениями высказывали мысль о том, что странные вещи из курганов – дело рук инопланетян. Ефима подобное объяснение не удовлетворяло. Скорее всего, думал он, у древних имелась какая-то своя система получения знаний о мире. Он предполагал, что она была основана на Интуиции. Умея прислушиваться к ней, кочевые любознатцы
Летом сорок первого к подножью одного из не раскопанных плоских курганов, начали прибывать длинные эшелоны со станками, моторами, и людьми. Пунктом отправления литерных поездов была Украина, по которой уже шли танковые колонны врага. В вагонах находилось демонтированное оборудование завода автотракторной техники.
Так здесь, на окраине старого сибирского города и родился Машиностроительный. После войны в честь своего первого директора завод получил дополнение к официальному названию: имени Бачурина.
Ефим вернулся из далекого прошлого и снова пошагал по улице Машиностроителей, пытаясь сосредоточиться на событиях дня сегодняшнего.
Но мысли опять унесли его в прошлое, хотя и не такое далекое. Майор вспомнил вечер, случившийся год назад.
Он сидел в пивной «У дяди Акопа» и пил пиво.
Вместе с ним на открытой террасе находились Гарри Григорьевич Гергелевич, инженер Мамчин и прибившийся к ним Тима Топталов.
У стойки стрекотала о чем-то с барменшей Тая Тесменецкая. Время от времени, она, шурша длинным зеленым платьем, появлялась рядом с мужчинами. Напомнив о себя, она опять убегала к барменше
