Мужчины молча смотрели друг на друга.
Напряжение электростатического поля, возникшее в кабинете, как и положено, начала разряжать женщина. Впрочем, при ее прямом и непосредственном участии это поле и образовалось. Она мела подолом между двумя полюсами, изображая лицом: «Как все хорошо, какие мы все здесь хорошие люди, и как особенно хорошо, все будет дальше!»
– Ефим Алексеевич! Антон Никитич! – развела она одновременно обе руки в стороны, представляя мужчин друг другу. – Я уверена, заочно вы уже знакомы, теперь вот я хочу вас познакомить очно!
– Бамбалаев! – протянул руку Бамбалаев.
Мимикьянов кивнул, протянутую руку пожал, но фамилию свою, по въевшейся профессиональной привычке, не назвал.
– Вы, Ефим Алексеевич, простите, что от обеда вас оторвал, – вполне светским тоном, никак не вяжущемся с городским мифом о «Бешеном Бамбалае» произнес Антон Никитич. – Я вас долго не задержу, несколько минут и все, а место для встречи удобное… Никто и знать не будет, что мы с вами встречались…
– А чего нам наши встречи скрывать? Мы же ничего плохого делать не собираемся, – заметил Ефим.
– Конечно, нет! – даже слегка удивился странному предположению майора Антон Никитич. – Я хочу, что бы мы в добром деле наши усилия объединили.
Майор пошевелил волчьими бровями, сросшимися на переносице:
– В добром деле, почему не объединить…
Пресс-секретарь мотнула цветным подолом, перевела взгляд с одного мужчины на другого и произнесла:
– Ну, мужчины, покидаю вас, чтобы не мешать вашим мужским разговорам, нам, женщинам, совсем не интересным.
Неся на лице выражение хитрой учительницы, оставляющей двух драчунов в запертом классе, чтобы они окончательно выяснили отношения наедине и больше не будоражили школу, Ангелина Анатольевна вышла из кабинета. Дверь за ней затворилась бесшумно, но очень плотно.
Майор окинул взглядом комнату.
Бамбалаев стоял у стола.
Стол был накрыт на двоих. На белой с красными петухами скатерти остывали, исходя паром, две белые глубокие тарелки с той же самой стерляжьей ухой. В центре скатерти стоял запотевший стеклянный графинчик.
Майор заметил на одной из салфеток возле тарелки два смыкающихся алых полумесяца – отпечаток губ, покрытых женской помадой. Он почувствовал то, что называют ревностью.
Но майор мужественно отодвинул личное в сторону и начал работать. Оценив обстановку отдельного кабинета ресторана Дома ученых, он сделал вывод, что встречу с ним никто не готовил. Двое собирались обедать, но почему-то свой обед ради встречи с ним прервали.
– Прошу на балкон, – указал рукой в сторону открытой стеклянной двери Антон Никитич. – Поговорим на свежем воздухе, день сегодня отличный… Последние такие деньки стоят… Потом дожди, холод, снег… Мрак! Надо ловить солнце, пока есть такая возможность… Да и от разных любопытных ушей подальше, так Ефим Алексеевич?
Мимикьянов в слух ничего не сказал, но пошевелил волчьими бровями, что можно было принять за согласие.
Они вышли на узкую длинную террасу. Здесь стоял круглый стул и два стула. Они были сделанные в дачном стиле – из плетеного ивняка, покрытого лаком. На столе готовились к беседе темная коньячная бутылка и две нежных рюмочки на тонких ножках.
Вокруг балкона диким, неприрученным миром стоял недвижный сосновый бор.
Место легких запахов ресторанной кухни, порхавших в воздухе кабинета легкими бабочками- однодневками, занял огромный запах бора – аристократический, строгий и неизменный, как вечность.
Ефим глубоко вдохнул, и вдруг ему показалось, что из тьмы, клубящейся меж колоноподобных сосновых стволов, неслышно звучит какая-то мелодия.
Он прислушался.
И, то ли, на самом деле, услышал, то ли догадался: это была мелодия Шествия зверей из симфонической сказки Сергея Прокофьева «Петя и волк». Она притворялась веселой, но была пугающей.
– По рюмке, майор? – обратился к Ефиму Бамбалаев и потянулся к темной пузатой бутылке с этикеткой Ереванского коньячного завода.
– Нет, спасибо, не хочу, – чуть резче, чем требовалось для дальнейшего развития контакта, ответил не до конца избавившийся от ревности Мимикьянов.
– А, я выпью, – произнес Антон Никитич, как будто ничего не заметив в его голосе.
Он поднял бутылку, покачал в ладони, будто прислушиваясь к себе, и поставил на место.
– А, впрочем, после, – негромко, будто сам себе, заметил он.
Неслышная ушами, но ощутимая каким-то чутким внутренним прибором тревожная мелодия Шествия зверей все сильнее сочилась меж сосновых стволов. Она уже полностью затопила своими тревожными волнами ресторанный балкон.
– Я ведь сегодня как раз думал о вас, майор, – внимательно смотрел на Ефима черными горошинами зрачков городской олигарх.
Мимикьянов слегка обозначил на лице едва заметную гримасу удивления, но вслух ничего не сказал.
– А тут, смотрю, на ловца и зверь бежит, – продолжил Антон Никитич, – вы в ресторане обедаете… Я и попросил Ангелину Анатольевну вас пригласить на пару слов… Она взялась пару статеек для меня сделать, имидж так сказать… – непрошено пояснил он, метнув короткий изучающий взгляд на майора. Возможно, он догадывался об их отношениях и не хотел, чтобы ревность помешала делу.
Мимикьянов смотрел в медленно шевелящуюся между рыжими колоннами лесную тьму.
– Я все знаю, майор! – неожиданно громко произнес Бамбалаев. – Я все знаю! У меня ведь везде есть люди! И в милиции тоже!
– Рад за вас, – без всякой радости отозвался майор.
Но торговый магнат снова пропустил его тон мимо ушей.
– Мне известно, куда ведут следы! Я знаю, что милиция нашла мои деньги в «Топологии»!
– Неужели? – с нарочитым безразличием отозвался Мимикьянов.
Бамбалаев поднялся со своего стула и сделал несколько шагов вдоль корабельного ограждения террасы.
– Мои друзья говорили о вас много хорошего, – негромко произнес он, переходя на «ты», и почти крикнул: – Найди мне этих негодяев, майор!
В его голосе дрожала от боевого нетерпенья сжатая до предела стальная пружина.
Мимикьянов молчал, никак не показывал своего отношения к услышанному, а про себя думал: «ну, теперь хоть понятно, почему такой крупный предприниматель прервал свой обед.»
– Найди! – пружина в голосе Бамбалаева распрямилась, со вистом пролетев на расстоянии микрона от лица майора Мимикьянова. – Проси у меня, что хочешь! Если найдешь преступников, половина той суммы, что они у меня украли – твоя! Мало? – вскинул он на Ефима взгляд, ставший пронизывающим, как рентген. – Пусть будет вся! Там было десять миллионов! Мало? Добавлю еще! Только найди мне их, майор! – сжал он в кулак белую плоскую ладонь. – На кого, суки рваные, руку подняли? На меня? На Бам-ба-лаева! – по слогам произнес он. – Нельзя мне такого прощать, майор! Пойми меня, нельзя!
Антон Никитич замолчал.
Ноздри его стерляжьего носа стали малиновыми.
– Я понимаю, – спокойным голосом согласился Ефим. – Только, чем же я-то могу помочь? В милиции этим делом занимается целая оперативно-розыскная группа. Специалисты. Опытные работники. Думаю, они лучше меня справятся.
Бамбалаев дернулся, будто его ударило током.
