он отдал приказ прекратить испытания и выехать на полевую базу объединения. Она находилась в ближайшем селе, километрах в пятнадцати от полигона. База представляла собой большой рубленый дом на окраине села.
Здесь электронщики должны были прозвонить контрольной аппаратурой все блоки дальномера. Испытания, если позволит погода, следовало начать следующим утром.
Сам Лисоверт решил вернуться в городок, обещая, если не будет дождя, подъехать завтра к десяти часам.
– Ефим Алексеевич, до городка довезти? – уже открыв дверцу своей бежевой «Волги» обратился он к Ефиму.
Но Мимикьянову хотелось не возвращаться в городок, а до конца испытать на себе условия полевых испытаний. Он отказался.
– Ну, как знаешь, – недовольно буркнул Илья Сергеевич: ему не хотелось ехать в одиночестве.
Генеральный директор обвел взглядом остающихся подчиненных, строго блеснул очками, забрался в теплый салон и умчался в научный городок.
Ефим же сел в УАЗик, направлявшийся на полевую базу.
Отвезя Мимикьянова и троих электронщиков, машина должна была вернуться за остающимися под брезентовым навесом в поле сотрудниками лаборатории пространственных измерений – Максимом Карликовым, Феликсом Бобинным и Евгением Вергелесовым.
Но – невезение продолжалось.
Только выехали с поля на грунтовую дорогу, ведущую в деревню, – заглох безотказный двигатель Ульяновского вездехода.
Водитель с электронщиками полезли под капот, и, казалось, навсегда утопили свои головы в недрах машины. При всем желании майору туда уже было не втиснуться, и он отошел к березовой рощице. Она дрожала на ветру тонкими, словно вырезанными из бумаги, карнавально-желтыми листьями. На заросшей высокой травой опушке головокружительно пахло сыростью и грибами.
В городе осень только слегка намекала о своем неприятном приближении, даже листва в основном еще была зеленой, а здесь, среди леса, осень уже захватила передовой плацдарм. И на нем, вдали от глаз горожан, она собирала силы для того, чтобы, совсем скоро, вломиться батальонами дождя и эскадрильями ветра на асфальтовые улицы города и решительной атакой окончательно захватить мир.
Ефим поднял голову.
Над головой висело цинковое небо, слегка освещенное солнечным светом, проникающим в осенний мир сквозь райски-голубое окно у горизонта. Высоко над качающимися вершинами берез и совсем недалеко от плоскости металлического неба медленно перемещался птичий клин.
Ефим напряг воображение и оказался среди машущих крыльями летунов. Земля – березовые рощицы, угольно – черная дорога, зеленая коробочка автомобиля – все это показалось ему отсюда, с неба, игрушками, вырезанными из цветного алтайского камня.
Соседи по полету вытягивали веред каплевидные головы, раздвигая плотный холодный воздух. И неутомимо, как автоматы, поднимали и опускали белые крылья.
Ефим им посочувствовал. Он-то мчался среди них, не прилагая никаких усилий, бесплотный и невидимый. Хотя, ему показалось, птицы инстинктом почувствовали его присутствие: они, то и дело, слегка поворачивали головы, косясь на пустое место, где рядом с ними летело сознание майора Мимикьянова. Одна из них, летевшая слева, не отводила пристальный взгляд особенно долго. А потом разразилась громким требовательным криком: «Ты кто такой? Почему с нами? Это – наша стая. Мы тебя не звали. Уходи!»
Майор не стал волновать путешественников, которым нужно было беречь силы и нервы для своего длинного путешествия. Лихо заложив крутое пике, он вернулся в свое тело, недвижно застывшее на опушке с поднятым к небу окаменевшим лицом.
Его мимолетным знакомцам предстояло преодолеть расстояние, без всякого преувеличения, чудовищное. Майор на пару минут побывал в племени полярных крячек – чаек, обитающих в тундре, на побережье Северного ледовитого океана. С наступлением зимы они улетают на юг, но не в Африку, Египет или Индию, переждать морозы под теплым солнышком, как следовало бы ожидать. Нет. Они летят на южный полюс, в Антарктиду, где морозы ни чуть не меньше, чем на полюсе северном, в Арктике. По температуре и условиям жизни – никакой разницы, только магнитный полюс имеет на другом конце противоположный знак.
Чтобы достичь окрестностей южной вершины Земли, полярные крячки преодолевают расстояние в двадцать тысяч километров, что составляет, половину земного экватора. А, через шесть месяцев они неизменно возвращаются обратно. Таким образом, в общей сложности за год они преодолевают расстояние равное кругосветному путешествию. Зачем? Никто не знает.
Для совершения такого визита вежливости к пингвинам полярные чайки обзавелись сложнейшей и совершеннейшей системой навигации, позволяющей ориентироваться по силовым линиям магнитного поля Земли. Ее сложность и точность действия представляются фантастическими для любых научно- исследовательских институтов, конструкторских бюро и лабораторий всех развитых стран мира.
Как это могло произойти в результате самопроизвольной мутации – случайного изменения наследственной программы, которую Чарльз Дарвин и его современные последователи считают главным средством развития организмов и возникновения новых видов живых существ? – понять невозможно.
Существовала и еще одна удивительная история, связанная с полярными чайками.
Сотрудники антарктической станции «Мир» как-то случайно выловили из моря ослабевшую птицу. Она оказалась окольцованной. Судя по обозначению на легком алюминиевом кольце, закрепленном вокруг левой лапки, кольцевание осуществлялось на орнитологической станции, расположенной у Обской губы.
В самом этом факте не было бы ничего странного, если бы не одна деталь. На алюминии была выбита дата кольцевания. Эта дата совпала с днем, когда полярники подобрали птицу.
Исследователи южных широт решили, что дата на кольце была выбита ошибочно. В, самом деле, ну не могла же чайка преодолеть двадцать тысяч километров, менее, чем за сутки? В таком случае, ей бы пришлось лететь со скоростью современного пассажирского лайнера – около тысячи километров в час. Этого, разумеется, быть нереально. Следовательно, те, кто надевал кольцо на лапу птицы, просто ошиблись: неверно выставили дату кольцевания.
Так расценили странный факт ученые. Но в одной из статей, посвященным полярным птицам, данный случай все-таки упомянули. Конечно, лишь в качестве курьеза. Как напоминание орнитологам о необходимости максимально серьезного отношения к выставлению даты при кольцевании птиц.
Тогда, год назад майор просто вспомнил об этом курьезном случае, и все.
А вот теперь, после встречи с шаманом, ему пришло в голову странная мысль. А что если, крячки, обладают способностью видеть мир в четырех измерениях? В таком случае, он видят совсем другие пути передвижения над планетой. И их путь из Арктики в Антарктику мог оказать куда короче двадцати тысяч километров? И тогда, значит, никакой ошибки при кольцевании пойманной крачки не было. Действительно, птицы могли перелететь из обской губы на Землю Королевы Мод, допустим, всего за сутки, а, может быть, даже, и еще быстрее?..
…Мотор УАЗика пришел в себя и недовольно заурчал минут через сорок. Поехали.
Но не успели они продвинуться и на километр, как застряли в раскисшей колее. Пришлось вылезать из теплого уютного салона и толкать машину, изо все сил упираясь ладонями и плечами в тяжелый автомобильный зад. Через минуту электронщики и майор с ног до головы оказались облепленными жидкой грязью.
Но упрямая повозка с места так и не сдвинулась.
УАЗик, словно кто-то держал на привязи: машина качалась, дрожала, выла двигателем, но – не двигалась ни вперед, ни назад. Пришлось рубить ветки и бросать под колеса, бешено вертящиеся на одном месте. Провозились еще с полчаса. Испачкались, как пехотинцы во время маневров, что проводятся в обстановке, приближенной к боевой.
Уже перед самой деревней с разбега воткнулись в лужу, необозримую, как океан, называемый Тихим или Великим. Опять налегали плечами, толкали, рубили ветки, но выбрались только с помощью возвращающегося с поля трактора.
Одним словом, когда подъехали к бревенчатому дому полевой базы, пассажиры вездехода чувствовали
