– Не нужно, не показывайте. Когда мистер Уоллинг позвонил мне, я уже знал, кто станет убийцей моей сестры, – проговорил Борден и, хотя в комнате было жарко, а его ноги укрывало одеяло, зябко поежился.
– Его зовут Блейк Уайлд.
Борден покачал головой.
– Имя ничего мне не говорит; уверен, за долгие годы он сменил много имен. Когда я знал его, он был Майклом Бертоном. Правда, с тех пор миновало больше двадцати лет.
– И все же взгляните на рисунок, – настаивала Серена.
Борден, вздохнув, взял бумагу и, явно волнуясь, несколько минут рассматривал портрет. Наконец, закрыв глаза, кивнул.
– Впервые я увидел его, когда ему было шестнадцать, но это точно он. Глаза.
Со стороны людей, сгрудившихся у телевизора, послышался тихий, похожий на треск сухих листьев, старческий смех. Борден поежился.
– Знаете, тут постоянно видишь одно и то же, – хмуро произнес он. – Умирающих привозят как скот на бойню, и каждый день они уходят отсюда один за другим. Ирония судьбы. Всю свою сознательную жизнь я старался помогать детям. Не женился, не завел своих детей. И заканчиваю свой век тут, с угасающим сердцем, без родных, если не считать сестры. Теперь ее нет. В результате сделанной мной ошибки. Страшной ошибки, единственной за тридцать лет работы.
– Блейк… ну или Майкл… был сыном Амиры Лус? – спросила Серена.
– Не знаю. Я никогда не встречался с его матерью.
– Расскажите, как все произошло, – мягко попросил Уоллинг.
– Однажды ко мне пришел мужчина. Весной шестьдесят седьмого года. Поздним вечером. Он держал на руках младенца, крошечного, родившегося несколько дней назад. Странный гость сказал, что мать ребенка не может позаботиться о нем, и попросил подыскать для мальчика подходящих родителей.
– Мужчину вы знали?
Борден пожал плечами.
– Нет, разумеется, и он не называл себя. Высокий здоровяк с бычьей шеей. Внушительный господин.
Серена подумала, что под это описание больше всех подпадает Лео Риччи, хотя в те дни в казино работало много громил подобного вида.
– Вы взяли малыша просто так, без документов, не задавая лишних вопросов? – поинтересовалась она.
– Я знал, что танцовщицы в Лас-Вегасе заводят романы с богатыми людьми, рожают. Никто и не думал о документах, все стремились как можно быстрее избавиться от ребенка. Каждый месяц к нам привозили то мальчика, то девочку. Обычное дело – разумеется, только для богатых и белых. Происходящее никого не интересовало. Все оставалось за кулисами ярких шоу – расизм, изнасилования, выброшенные дети.
– И вы взяли ребенка?
Борден кивнул. Уоллинг наклонился и прошептал:
– Мистер Борден, я не сомневаюсь, что вы честно исполняли свой долг. Много денег вам предложили?
– Очень много. Как правило, на подобное люди не скупились. Платили регулярно и неплохо. Но уверяю вас: из анонимных источников я не брал себе ни цента, все отдавал организации, в которой работал. В то время мы испытывали серьезные трудности.
– А приемная семья? – продолжала допытываться Серена. – Она тоже ни о чем не спросила?
– В те годы о таких вещах никто не расспрашивал, все всё понимали и считали вполне естественным. Это сегодня без справки шагу ступить нельзя, а биологические матери через суд выбивают себе право видеться со своими детьми, находящимися в других семьях.
Уоллинг задумчиво вертел в руках шляпу.
– Одно меня смущает, мистер Борден. Если вы не знаете, откуда к вам привезли младенца, а приемная семья не знает его происхождения, как тогда он догадался, что его матерью является Амира Лус? И зачем стал убивать? Что заставило его убить вашу сестру?
Борден сморщился, как от сильной зубной боли, несколько раз тяжело вздохнул.
– Мне неизвестно, как он определил свою мать. А вендетту… вендетту он начал давно.
– Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду, – попросил Уоллинг сухим тоном.
– Я уже говорил вам, что совершил ошибку. Ужасную ошибку. Нет, не потому, что взял младенца и принимал деньги. Я бы и сейчас поступил так же. Дело в ином. Защищать детей – моя миссия.
– В чем же ваша ошибка?
Серена посмотрела в глаза Бордену и сразу обо всем догадалась. Она почувствовала легкое головокружение, почти физически ощутила удушающую, затхлую атмосферу комнаты, в которой находилась. В воздухе словно повисли невысказанные пока слова: «Сексуальное насилие».
– Ошибся я в том, что выбрал не ту семью, – произнес Борден.
– Что там делали с мальчиком? – Уоллинг сообразил, куда клонит Борден.
– Вы должны понять, – тихо проговорил Борден, и Серене показалось, что он пытается оправдаться за свое решение перед самим собой прагматическими доводами. – Найти подходящую семью для ребенка – задача не из легких. Мы проводим многочисленные интервью с будущими родителями, их смотрят специалисты. Тем не менее вынужден признать – ошибки иногда случаются. Я был молод, амбициозен, самоуверен. В университете получил степень доктора по детской психологии. Считал, что с моими познаниями я способен в пять минут определить характер людей и точно сказать – заслуживают ли они того, чтобы им отдавать ребенка, или нет. В то время я и понятия не имел, что есть вещи, мне попросту неведомые.
– В общем, Бертоны на роль приемных родителей не подходили, – подсказала Серена.
Борден кивнул.
– К мужу, наверное, претензий быть не может. Порядочный человек, работящий, средний класс, разве что не из самых обеспеченных. Жил с женой пять лет, очень хотел детей, но Бог им их не дал. Его жена, Бони, хотела детей даже сильнее. Мне они показались прекрасными родителями, но я многое упустил из виду. А симптомы имелись. Я знал, что детство и юность Бони были тяжелыми. Отец пил, буянил дома. Многие черты его характера перешли к ней. Главным образом жестокость. Если мальчик рассказывал правду, она была настоящей садисткой.
– Разве вы не следили за тем, как детям живется в приемных семьях? Не навещали их? – удивился Уоллинг.
– Следили и навещали. Внешне все выглядело великолепно. Поймите меня правильно, мистер Уоллинг, физического насилия мальчик не испытывал. Его никто не бил, над ним не издевались. Я говорю о насилии сексуальном. Бони Бертон начала сожительствовать с ним, когда он еще был мальчишкой.
Серене вдруг показалось, что на нее медленно опускается потолок и придавливает к полу. Перед глазами замелькали картинки ее юности – мать, Голубая Собака, она, придавленная на кровати. По телу поползли струйки пота.
– И дело здесь вовсе не в сексе, – продолжил Борден. – Она хотела сломать его волю, подавить ее и с этой целью постоянно его терроризировала. Когда он отказывался совокупляться с ней, она творила страшное.
– Например? – спросил Уоллинг.
Серена почувствовала приступ тошноты: она не желала слышать детали.
– Он рассказывал мне, что Бони нередко запирала его в ванной комнате, голого, оставляла без света и запускала под дверь насекомых.
– Насекомых?
– Да. Тараканов.
Серена непроизвольно выругалась и спросила:
– Вы об этом, конечно, ничего не знали? И ее муж тоже?
– Я понятия не имел. Мои контакты с семьей прекратились через несколько лет после усыновления.
