Что касается мужа, то хотелось бы надеяться, что и ему ничего не было известно. В противном случае получается, что он не пытался остановить жену.
– А вам кто обо всем сообщил?
Лицо Бордена дернулось. Старики у телевизора снова рассмеялись.
– Миновало много лет. Однажды поздним вечером, когда я уже спал, он ворвался в мой дом и связал меня. Сначала я не узнал его, решил, что меня грабят. Но потом он включил свет, сел на кровать и начал рассказывать. Он хотел узнать о своей матери.
– То есть у него уже тогда были навязчивые идеи относительно ее, – предположила Серена.
– Да. В его сознании мать была такой же, как и он, жертвой. Он, как ему представлялось, установил с ней воображаемый контакт. Он утверждал, что она приходит к нему, шепотом беседует с ним. Уверяет, что все будет хорошо. Просит разыскать ее.
«Все будет хорошо», – вспомнила Серена, и комната закружилась перед ее глазами. Она разозлилась на себя за то, что позволяет прошлому вползать в нее настоящим, наполнять его гнилью.
– Пока вы лежали связанным, он рассказывал о том, что с ним делала Бони, – проговорил Уоллинг.
Борден кивнул.
– В деталях. И ничего не выдумывал на ходу. Поверьте, я разговаривал с тысячами детей, слышал множество фантазий и лжи, и правду от вымысла отличить могу. Не знаю, чем он занимается сейчас, чей он сын, но в семье Бертонов он столкнулся с самыми настоящими пытками.
– А каким он был сам? – Серена испытующе смотрела на Бордена. – Жестоким?
– Да. Но жестокость в нем была не бесконтрольной. Он действовал рассудительно, без злости. Хладнокровно жестоко. По-моему, даже не сознавал, что причиняет страдания. Словно отключался, блокировал свои эмоции, поэтому просто не воспринимал того, что происходит вокруг него. Мои слова прозвучат странно, но он концентрировался лишь на своих поступках. Как профессиональный палач. Опытный и зрелый для своего возраста. Жестокость служила ему инструментом достижения желаемого результата.
– Он желал узнать о своей матери, – сказала Серена. Он чем-то напомнил ее, Колючку, как прозвали Серену сослуживцы. Холодную. Замкнутую в себе.
– Совершенно верно, – подтвердил Борден. – К несчастью для меня, я ничего не мог сообщить ему.
Глаза Уоллинга сузились.
– Что он сделал с вами?
Борден расстегнул верхнюю часть пижамы, распахнул ее и показал похожий на застежку-молнию длинный шрам на левой стороне груди, напротив сердца. На его груди было с десяток таких же по форме шрамов, но размером поменьше. Казалось, что кто-то исполосовал его тело горячей металлической щеткой.
– Начал с того, что спросил меня, кто он, как попал в наш приют и кто его принес. Я попытался соврать – ответил, что не знаю, и все документы, касающиеся его, потеряны. Он догадался, что я лгу, закурил и всякий раз, когда я говорил неправду, прижигал мне грудь сигаретой. Страшные боли я испытал! Он же от моих мучений не испытывал удовольствия. Действовал как заправский живодер, причиняя мне боль, только чтобы услышать ответ. Правдивый.
– И вы рассказали ему всю правду?
– Почти сразу. Он долго не мог поверить, что я действительно не имею понятия, кто он, кто его мать и кто его принес к нам. Я описал того мужчину, но ведь шестнадцать лет прошло. Чем ему могло помочь мое описание? Я всегда подозревал, что здесь не обошлось без мафии. Сообщил ему и об этом. Чем я мог повредить ее боссам? Какой вред нанес бы им шестнадцатилетний юнец?
– То есть вы не думаете, что он смог в то время узнать об Амире? – спросила Серена.
– Каким же образом? Я и сейчас не понимаю, как он все выяснил. Я и сам-то не подозревал о ее существовании, пока вы мне о ней не поведали.
– Предположим, ему стало о ней известно. Как вы думаете, зачем он убивает? Каков его план?
Борден, опустив голову, принялся разглядывать рисунок. Он долго сидел молча. Серена заметила, как из его глаза выкатилась слеза. Он быстро смахнул ее. «По ком он плачет? – раздумывала она. – По своей сестре? По себе? Или по тому мальчику, кого случайно, сам того не предполагая, обрек на страдания?»
– Отчасти им движет чувство мести. Но не за себя, а за мать. Таким образом он восстанавливает справедливость.
– А при чем тут родственники? – удивился Уоллинг. – Почему не сами участники прошлых событий?
– Он считает, что потерять члена семьи гораздо больнее. План его действий следующий: наглядно показать людям, лишившим его матери, что значит потерять родственника. Заставляет их почувствовать то же, что ощущает он. И что чувствовала Амира.
– Похоже, Амира была счастлива отделаться от ребенка.
– Вероятно, но он-то этого не знает. И если ему так скажут, он не поверит.
– Но ведь вы-то Амиру не убивали, – заметил Уоллинг. – Почему же он начал именно с вас?
Борден покачал головой.
– Для него не имеет значения, убивал кто Амиру или нет. Он мстит всем, кто ее предал. И меня в этом ряду считает первым. По его мнению, я отнял у матери ребенка. Он обвинил меня в том, что я, забрав его у Амиры, отдал в дом к Бертонам.
– Нам следует поговорить с Бертонами, – обратилась Серена к Уоллингу. Она испытывала негодование от мысли встретиться лицом к лицу с похотливой мамашей и одновременно радость от того, что она сможет выплеснуть на нее собственную ненависть к прошлому.
– У вас ничего не получится, – заметил Борден. – Мальчик убежал из города, но прежде поджег их дом. Вместе с ними.
Глава 31
Блейк очень ясно помнил, как узнал правду об Амире.
Совершенно случайно. Кто-то сказал бы – чудом. Один шанс из миллиона, и он поймал его. Оказался в определенном месте, где лежал тот журнал, взял его и сразу ощутил, как истина пламенем обожгла его, влилась в кровь. «На каких тонких ниточках висит жизнь», – подумал он.
Несколько месяцев назад он вошел в приемную дантиста в Канкуне, занимавшегося в основном не лечением зубов, не чисткой каналов и полостей, а снабжением заезжих туристов кокаином. Но он допустил серьезный просчет – начал скрывать от боссов, поставлявших ему по длинной цепочке дорогостоящий товар, часть наличности. Подобные вещи в столь серьезном бизнесе не одобряют. Задача перед Блейком стояла простая: отделить дантиста от части верхних и нижних зубов.
Ожидая, когда уйдет последний пациент, Блейк обнаружил, что его клиент имел еще одну страсть – азартные игры, поэтому так нуждался в дополнительных средствах и пошел на обман. Стол его приемной был завален журналами из Лас-Вегаса и Монте-Карло. Так уж случилось, что среди них оказался последний номер «Лас-Вегаса» со статьей Рекса Тиррелла о гибели Амиры Лус, звезды казино «Шахерезада».
Вот она, та самая тонкая ниточка.
Блейк открыл журнал и наткнулся на сорокалетней давности фотографию своей матери. Он нисколько не сомневался, что это она. Глядя на нее, он словно в зеркале увидел свое отражение. Глаза были его. Он не нуждался ни в словесных подтверждениях, ни в анализе ДНК. Блейк понял. Почувствовал. Мысленный контакт с ней возник у него мгновенно, пронизал его плоть и напитал кровь.
После того как Блейк прочитал статью и рассмотрел фотографию, части картины встали на свои места. Ему не стоило труда догадаться, что ее путешествие в Париж – вымысел. «Но ты же не была там, правда? Ты находилась в Рино, рожала меня. Бедная девочка», – шептал он.
Статья подтверждала и причастность мафии к делу об убийстве, на что ему ранее намекал директор
