Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь

профессию, и все это насмарку? Руководитель отдела кадров замялся, заметив мое несчастное лицо, а затем продолжил свою речь:

«Мы, управление школы и партийный секретарь школы не думаем, что Вы сделали фальсификацию в своей анкете. В ней Вы правдиво ответили на все поставленные вопросы. Один вопрос по проблеме, которую Вы имели с партией, просто не был включен в анкету. Но комиссия с этим не согласна. Решение таково — враги партии инженерами у нас не становятся. И поэтому учебное и партийное руководство решило, Ваш случай предъявить в отдел народного образования в центральном комитете партии для окончательного решения. Завтра отправляемся в Берлин».

В ГДР имелось много партий, но ПАРТИЕЙ всегда была СЕПГ (Социалистическая Единая Партия Германии). Поэтому когда члены СЕПГ говорили о партии, то они подразумевали свою ПАРТИЮ. Итак, еще не все потеряно… Шесть недель я ходил под Дамокловым мечом. И это на горячей стадии подготовки к экзамену. Во время этого периода страха один из моих ангелочков, думаю, интенсивно обрабатывал толпу народа из центрального комитета СЕПГ с целью вживания им «гормона справедливости». И вот наконец из Берлина пришло устное решение, которое для событий в 50-е годы в ГДР можно назвать чудом:

«Враг партии не Фритцше, а все те, кто его исключил из партии. Рекомендуется его восстановить».

Помимо протокола, руководитель отдела кадров рассказал мне следующее:

«Из четырех функционеров, которые занимались Вашим исключением, трое сбежали в Федеративную Республику, а четвертый из-за воровства висит на крючке».

С этим четвертым я встретился потом через 10 лет, когда он был продавцом запчастей в одном из магазинов Магдебурга. Он был секретарем СЕПГ одного из районов Магдебурга, т. е. сидел на достаточно высокой ступени общества города.

Первая часть решения высшего партийного органа самодержавно управляющей СЕПГ свалила целую глыбу с моих плеч. Спасибо ангелу-хранителю! Дикое буйство тельца не было напрасным.

Вторая же часть вызвала некую тошноту.

«Эти свиньи», думал я, «партийные функционеры, настроили на низшем уровне больших куч навоза, катапультировали меня из моей профессиональной подготовки, и я все должен был начинать заново. А теперь вынесли оправдание только устно, и требуют, чтобы я снова выклянчивал членство у этого заносчивого сообщества».

Я взял тайм-аут, и это длилось до упразднения и переименования СЕПГ. В моем личном деле, которое мне выдали в 1989 году, содержались отчеты об исключении из партии с квалификацией «враг партии», а еще стояло: «Для руководящей работы не годится». О реабилитации — ни слова.

И — непостижимо — эта установка также пошла на пользу. Она уберегла меня позже от неблагодарной задачи, возглавить отдел в одном из НИИ. Таким образом я смог уделять внимание моим любимым физико-техническим задачам (в ГДР руководитель отдела по крайней мере половину своего рабочего времени должен был заниматься проблемами персонала и вопросами управления ) и сконцентрироваться на метаморфозе от машиностроителя к физику-строителю. Профессия моя на последней моей визитной карточке (перед уходом на пенсию) называлась «Инженер и строительный эксперт».

Все попытки функционеров из СЕПГ, организовать мое членство в партии без повторного заявления, терпели неудачу. А я на это никогда и не сердился: Ведь в этом случае мне не нужно было тысячи марок ГДР отчислять в качестве партийных взносов.

Так я, несмотря на все пережитое, и дошел до окончания учебы с максимально возможной оценкой: «Выдержал отлично». Когда директор школы вручал мне свидетельство об окончании, речь его состояла не только из поздравительных слов. То, что он сказал, невозможно забыть:

«Господин Фритцше, я должен перед Вами извиниться. Мы не хотели брать Вас с заочного отделения, и поэтому на экзаменах отнеслись к Вам с особой требовательностью. Сегодня я рад, что в той дуэли победителем вышли Вы».

На самом деле я должен быть благодарен ему за его непоколебимость по отношению к всемогущей партии. Без его сопротивления по изгнанию меня из школы я не стал бы инженером никогда. Но обстановка тогда не позволяла мне сказать ему об этом. А жаль!

3.08 КОМУ СЛИШКОМ ВЕЗЕТ, ТОТ ГОЛОВУ ТЕРЯЕТ

Так звучит старинная немецкая поговорка, с которой я много раз в жизни вступал в конфронтацию.

Время с 1956 до 1963 года было отпуском моих ангелов-хранителей. Дела в моем бюро переводчиков постоянно шли в гору. Второй очень обширный технический словарь в русско-немецком и немецко-русском вариантах, открыл мне второй раз легальную дорогу из народного предприятия в абсолютно несоциалистическую и свободную самостоятельность. Прежний закон народного образования ГДР, полностью копируя соответствующие нормы Советского Союза, постановил, что выпускники всех техникумов, высших учебных заведений и университетов должны оставаться работать на определенном органами народного образования месте не менее 3 лет. Это принудительное обязательство не избегал ни один выпускник, т. е. и я должен был на определенное время забыть о своей самостоятельности.

Так я и попал в конструкторское бюро по корабельным паровым машинам государственного предприятия тяжелого машиностроения «Карл Либкнехт» в Магдебурге. Так точно, корабельные паровые установки в 1956 году. В то время ГДР поставляла в коммунистический Китай серию малых грузовых суден, чья система привода в форме паровой установки вырабатывала энергию от сжигания отходов сахарного тростника, так называемого багасса (жома сахарного тростника).

Едва успев там поработать, производство было прекращено. Конструкторское бюро было закрыто и меня перевели на соседний цех, в котором выпускали для Китая багассовые котлы. Но и оно вскоре приостановило свою деятельность в этом направлении.

Моим недостатком как инженера было то, что у меня был слишком высокий оклад. И поэтому главный конструктор захотел от меня по доброму и быстро избавиться.

«Обычные» выпускники инженерных школ поступали на свою первую работу с месячным окладом в 630 марок ГДР. Но по причине моих дополнительных квалификацией как экономиста и переводчика русского и английского языков, а также, думаю, и по ходатайству директора школы, я получил незаслуженное счастье — мне с самого начала положили 1200 марок. Это побудило главного конструктора заняться для меня поиском работы, на которой действительно требуется знание языков.

Следующей остановкой явилась вновь образованная «Документация», специальный отдел, в котором, читая отраслевые журналы всего мира, нужно было делать краткое их содержание и рассредоточивать все прочитанное по направлениям.

Я продолжал обслуживать «частную» клиентуру переводами, что с нынешней работой выходило в 12 -часовой рабочий день, и надеялся на то, что когда-нибудь эта «принудительная работа» в государственном предприятии закончится.

Но неизменно благоприятное положение с доходами Фрицше все же не удовлетворяло. Не хватало еще чего-то сумасшедшего.

Мысль о создании немецко-англо-русского словаря в области энергетического, а также подъемно- транспортного оборудования, в моей голове витала уже давно. Лучшего себе я бы не пожелал. Издательство «Technik» заинтересовалось заглавием, и в начале 1957 года начался такой же процесс освобождения, как и в 1954 году. Марш-бросок через 3 отдела предприятия «Карл Либкнехт» не продлился и полгода и снова закончился на свободе в моем бюро переводчиков.

Дальнейшие 6 лет явились временем тяжелой работы. Доходов от переводов хватало всегда, чтобы неплохо жить на устоявшемся уровне в ГДР. Каждый год составлению словаря посвящалось около 1000 часов, и при этом оставалось свободное время для трехнедельного годового отпуска.