Говори! От страхов уберечь
Этой ночью сумрачною может
Только человеческая речь.
Только человеческое слово,
Только слово – и оно одно! –
Возвращает снова нам и снова
То, чему вернуться не дано!..
XII
Опускаются сумерки рано,
Тяжелеют сугробы в саду.
Здравствуй, месяц ветров да буранов,
Самый сумрачный месяц в году!
Он приходит к нам зол да недужен,
Он ворчит, равнодушен и груб!
От колючей пронзительной стужи
Оседает дыханье у губ.
Не вдохнуть и не выдохнуть вольно.
Никнет все – лишь вдали, на лугу,
До небес поднялась колокольня,
По колени в сыпучем снегу.
Да и та здесь давно отзвенела
И уже не ударит, как встарь,
Лишь глядит и глядит онемело
На декабрьскую белую хмарь.
Разве нам отогреть эти дали,
Этот лес заметенный и лог?
Ну, да хватит никчемной печали,
Сожалений пустых и тревог.
Ведь и эти унылые чащи
Изнывали когда-то в цвету!
Что с того, что мгновения наши,
Замерзая, звенят на лету!
Хватит их, чтоб подсыпать синицам
Золотого в кормушку пшена,
Хватит их, чтоб достойно проститься,
Чтоб еще постоять у окна.
Хватит их, чтобы, слушая вьюгу,
Под ее нескончаемый вой,
Нам понять, как нужны мы друг другу
На земле этой были с тобой!..
1981
***
Лист кувырком пронесется по площади,
Ляжет у ног – золотой.
Чайная. Лошадь с телегой. У лошади
Пар из ноздрей завитой.
Кажется, Болхов! А может, Нарышкино?
Залегощь? Кромы? Колпна?
В сизый закат уходящими крышами
Зябкая память полна.
Что же, шепчи мне все нежности, дурости,
Стужей бесснежной укрой.
Слаще портвейна, что пили мы в юности,
Холод свиданья с тобой.
Вот он – проулок, в суглинок которого
Вмерзли следы от колес.
Страстною жаждой успеха дешевого
Пахнет лиловый навоз.
Где вы, красавицы, в шубках потрепанных? –
Лед в колеях, как слюда! –
В ваших браслетах, в накрученных локонах –
Что нас прельщало тогда?
Дронников Витя и Вова Авраменко,
Зайченко Владик – увы! –
Юности нашей глухая окраина,
Мерзлые перья травы!..
1981
***
Молчи, молчи!.. Я не могу молчать!
Небесный свод нужней земного крова.
Ведь нам равно придется отвечать
За немоту и сказанное слово.
Ведь наша мысль не нам принадлежит!
Ее ли путь ты ограничишь вехой?
Я говорю с тобою, но дрожит,
