Без слов все известно ему.
1990
***
Невыпитая чаша,
Болотом ставший пруд.
Сквозь травяную чащу
Тропинки не ведут.
Безлюдье – и такая
Тишь давит, словно гнет,
Что птица – пролетая,
И та здесь не поет.
Лишь ото дна взметнутся
Порою пузыри
И с хлюпаньем взорвутся
В колеблемой грязи.
Да все не успокоясь,
Листвою ржавой клен
Шумит – почти по пояс
В трясину погружен.
Волнуется, бормочет,
Вздымая сучья так,
Словно принять не хочет
Судьбы своей никак.
В грядущее до дрожи
Стремится горячо,
Как будто там не может
Страшнее быть еще.
А я так, право, больше
Загадывать боюсь.
Чтобы тоскою горшей
Не обернулась грусть.
Пусть знают только ветер
Да мертвая вода,
Кому еще на свете
Захаживать сюда.
Пусть знает только небо
Седое, словно пыль,
Какая еще небыль
Здесь превратится в быль.
Ну, а с меня довольно
Сегодняшнего дня.
И все шепчу я клену:
Учись, брат, у меня.
Иной пусть силы тратит
Грядущее прозреть.
Нам и былого хватит
Дожить, дошелестеть.
1990
***
Разве я унижу,
Разве я возвышу
То, что я увижу,
То, что я услышу.
Ни в единой строчке
Слова не исправлю.
Все прочту до точки
И, как есть, оставлю.
Ведь давно мне ясно,
Что для мирозданья,
Как чума, опасно
Каждое влиянье.
Мир хоть и безмерен,
Хоть и полн величья,
Слишком неуверен,
Слишком переимчив.
Слишком склонен, знаю,
Хоть совсем не робок,
Он, речам внимая,
Изменять свой облик.
Не забыл я, помню,
Как мои признанья
Потрясали все в нем
Вплоть до основанья.
И боюсь я, право,
Вдруг как ненароком
Вновь хула иль слава
