Стало лучшею песней для слуха!
Бой не в небе и не на земле,
Он в таинственной области духа!
Ибо, если нам выпадет пасть,
Только в этом падем мы сраженье,
Где рассудок, с душою борясь,
Побеждает, терпя пораженье.
И, сходя от восторга с ума,
Бормоча мне блаженные речи,
Рвутся в грудь мне деревья, дома,
Чтоб от мысли уйти человечьей.
Веря вновь, что уже не предам
Я ни их, ни всего мирозданья,
Как когда-то в Эдеме Адам,
Прикоснувшийся к древу познанья.
1991
Петру Рейнгардту-Никулину
1
Ты прости, что тебя растревожу я, –
В этом каждый из нас виноват,
Это мы – с попущения Божия –
Нашу родину ввергли в разлад.
Это мы ее предали, роздали,
Оболгали на все голоса.
Сколько ж лет над столицею звездные
Я не вижу уже небеса!
Ни Большой и ни Малой Медведицы
В этот чад не пробьются лучи.
Лишь с Кремля, как поклеп на них, светятся
Их подобия в адской ночи.
Воспаленно мерцают из темени,
Льют за бликом пылающий блик,
Словно знаки бесовского времени,
Заклеймившего родины лик!
2
Утро новое встанет насупленно,
Закрывая лицо от стыда,
Чтоб не видеть все то, что погублено
И тобою, и мной навсегда.
Навсегда? Замолчи! – сам себе твержу,
Но, увы, замолчать не могу.
Так мы все тут крушили без удержу,
Как не снилось, пожалуй, врагу.
А друзей у нас в мире и не было.
Мы и сами себе не друзья!
Быль грядущего старою небылью
Ни изжить, ни исправить нельзя.
Можно только смотреть немигающе,
Горьких слез не стирая со щек,
На последние блики пожарища,
На золу, что дымится еще...
1992
***
Ничего не надо, кроме, может,
Тихого спокойствия в душе,
Чтобы, жизнь минувшую итожа,
О небывшем не вздыхать уже.
Мой ли с миром путь не одинаков!
Чем же всех других виновней я? –
Боже, Боже звезд и хлебных злаков,
Пощади меня и муравья.
Пощади меня и эту в поле
Чистую без тени синеву.
Дай мне без уныния и боли
Видеть то, что вижу наяву.
Или дай забыться мне во мраке,
Кануть в ночь без слова и огня,
Чтоб, как спящих хриплые собаки,
Сны земли не мучили меня.
1992
***
Я повторяю вновь –
Горька моя судьба:
Слаба моя любовь
И ненависть слаба.
И чувства, и ума
