монет.
Оказалось, что пожелание следует воспринимать буквально: «дондурмой» в Истанбуле называли мороженое…
Если вы думаете, что в ожидании молекулярного резонатора Егору пришлось поскучать, то глубоко ошибаетесь: программа заключения в подвале Абдурахмана изобиловала сюрпризами. Пленник едва успел подгрести под себя жалкий и, как положено в заточении, сырой клок соломы, – дверь снова отворилась, и в помещение вплыла пышная женщина средних лет с большим подносом разнообразных яств в руках. На голове у нее была небольшая бархатная шапочка, изящно сдвинутая набок, к ней крепился шарф из тонкого шелка, закрывающий волосы и лицо. На ногах челики – туфли из желтого сафьяна с загнутыми вверх на несколько сантиметров носами. Полы длинного энтари – плотно облегающего спину платья, расклешенного от талии, спереди были подобраны и заправлены под широкий кушак, что позволяло увидеть не только шаровары, но и подол гемлека – длинной нижней рубашки из шелковой кисеи. Рукава энтари опускались почти до пола. До локтя узкие, затем они расширялись, открывая взгляду кружевную отделку гемлека.
– Что, хлопчик, проголодался? – ласково произнесла женщина по-украински и поставила перед Егором поднос.
Видя удивление пленника, она решила прояснить ситуацию:
– Я урожденная казачка. Еще дивчиной меня взяли в полон крымские татары и продали на рынке в Кафе.
«Кафа – нынешняя Феодосия», – сообразил, Гвидонов.
Женщина опустилась на соломку, скрестила ноги по-турецки и подперла голову рукой:
– Что же ты молчишь? Ты ведь понимаешь мою речь? Этот подвал находится прямо под моей комнатой в гареме, и я случайно слышала, как ты кричал, что русские не сдаются. – Она неожиданно всхлипнула. – Эх, Днипро, Днипро… Не видать мне боле твоей чистой водицы!
– Редкая птица долетит до середины Днепра, – не удержавшись от ассоциации, брякнул Гвидонов и тут же смутился: – Я в том смысле, что красивая река, могучая. «Реве та стогне Днипр широкий…»
– Хорошо говоришь! Правильно! – горячо воскликнула казачка. – Сам-то из каких мест будешь?
– Из Москвы.
– Ну, ничего, ничего. Где та Москва, а где Истанбул… – Она покосилась на вытянувшееся лицо Егора, спешно припоминающего исторические перипетии весьма нестабильных отношений между Запорожской Сечью и Московским государством. – Угощайся, хлопчик. Совсем небось тебя замучили, изверги!
Егор посмотрел на поднос и вдруг почувствовал, что и впрямь ужасно голоден. Подцепив кусочек печеной индейки, он принялся с наслаждением жевать, а пышная казачка, в полном соответствии с вольнолюбивым характером своей нации заявившаяся в тюремный подвал прямо из гарема, пустилась в воспоминания.
Ксюхе было что вспомнить. С рынка в Кафе она попала не куда-нибудь, а в гарем прежнего султана, Абдул-Надула Великовозрастного. Сиятельному владыке было в те времена сорок пять, юной полонянке – семнадцать. Своенравная казачка очаровала Абдул-Надула и вскоре заняла среди его фавориток ведущее положение. Выше нее в гаремной иерархии стояла лишь султан-валиде – матушка султана, которой, согласно традиции, принадлежала вся власть в этом «женском царстве».
Ксюха быстро освоилась в новой ситуации, и даже начала находить определенное удовольствие в полном интриг и страстей существовании. Каждая икбал – фаворитка, выделенная среди полутысячи женщин и удостоенная чести делить время от времени ложе с султаном, – мечтала родить ему ребенка мужского пола и превратиться в кади ну (с перспективой стать в свое время самой султан-валиде!). Однако Аллах посылал Абдул-Надулу исключительно девочек. Ксюха, как и прочие, вскоре родила, и, разумеется, тоже девочку. Малышка тут же получила золоченую колыбельку и под озабоченное кудахтанье многочисленных нянек принялась ежедневно оглашать сад бодрыми воплями, не давая заснуть своим крошечным соседкам, выставленным рядком на балконе, чтобы подышать свежим воздухом.
Так бы все и продолжалось, если бы однажды заскучавшая казачка не потребовала в приступе ностальгии раздобыть ей служанку славянского происхождения. Требование фаворитки поспешили исполнить, и уже на следующий день в гареме появилась новая невольница.
– Пригрела змеищу на своей груди, – сверкая очами сквозь тонкий шелк накидки, жаловалась Ксюха Гвидонову.
Новенькая оказалась девицей не промах. Прислуживая своей госпоже, она вскоре поймала ее на тайном пороке: обращенная в мусульманство казачка втихаря поедала сало! С тех пор Ксюха потеряла покой. Служанка се нагло шантажировала, требуя устроить встречу с султаном в приватной обстановке. Той же ночью, явившись к своей фаворитке, Абдул-Надул застал вместо нее «замешкавшуюся» служанку. Когда Ксюха вернулась в комнату, менять что-либо было поздно. У султана появилась новая фаворитка, более того – через девять месяцев она родила ему сына!
– Наверняка прижила на стороне, – шипела разъяренная казачка. – Узнать бы, как ей это удалось!
Словом, у Абдул-Надула появился наследник, и четыре года назад, когда Аллах призвал великовозрастного правителя Истанбула к себе, он занял место отца, а бывшая Ксюхина служанка стала полновластной султан-валиде. Большинство прежних фавориток отправили «на пенсию» – в старый сераль, доживать свой век в тоске и забвении. Однако Ксюхе повезло: ее взял в свой гарем меняла Абдурахман. Бывшая служанка не препятствовала.
– Где ж ты сало-то брала? – поинтересовался потрясенный рассказом Гвидонов.
– Где брала, там уж нет.
Егор решил пойти ва-банк:
– Говорят, в казино, принадлежащем твоему мужу, тоже продают сало.
– А ты думаешь, почему я за него вышла? – расхохоталась Ксюха.
– Он что, хохол? – растерялся Егор.
– Нет, он меняла. – Ксюха небрежно откинула с лица вуаль. – Фу, совсем упрела в этих тряпках. Посидим по-свойски, по-славянски. Где ты, воля вольная… Сейчас бы скинуть челики да босиком по студеной водице! Слышь, касатик, а хочешь, я и тебе сальца принесу?
– Ты и без того сильно рискуешь, сидя со мной в этом подвале.
– Разве ж то риск? – презрительно сощурилась Ксюха. – Кстати, а чего они от тебя добиваются?
– Хотят, чтобы я собрал для казино игровой автомат.
– Это что за штука?
– Хорошая штука. Долго рассказывать.
– А ты и впрямь можешь его собрать, али так, головы морочишь, чтобы со своей не расстаться?
– Могу, – улыбнулся Гвидонов. – Только для этого инструменты нужны разные и запчасти.
– Молодцы вы, русские, смекалистые. Если б ты знал, касатик, как мне надоело в этих гаремах! Вся душа скукожилась. А ведь крылата была, точно птица вольная, какие песни спивала, как плясать умела! Хлопцы всю траву у околицы вытоптали… – Черные глаза казачки опасно заблестели.
– Ты только не плачь, – разволновался переполненный сочувствием Гвидонов. – Знаешь, я, пожалуй, могу вернуть тебя на Родину.
– Да как же это? – вспыхнула безумной надеждой Ксюха.
– Не спрашивай как, но я тебе обещаю. Ты не побоялась пожалеть пленника, а я не побоюсь вырвать тебя из гарема Абдурахмана.
– Эх, хлопчик, тебе бы самому отсюда выбраться. – покачала головой женщина.
Яркое солнце сушило крыши после утреннего снегопада, с минаретов неслись крики муэдзинов, а в подвале Абдурахмана москаль и казачка напевали на два голоса:
Тучный, заплывший жиром по самую чалму меняла Абдурахман клевал носом над прилавком, услаждающим взоры сиянием разнообразнейших монет. Маленькие путешественницы со всего Востока, выплавленные из металла свидетельницы войн и государственных переворотов, взлетов и падений высокомерных правителей… Современный нумизмат отдал бы полжизни за такую коллекцию!
Заснуть окончательно меняле мешало врожденное чувство ответственности за собственное благосостояние. Прикроешь на секунду глаза – а какой-нибудь ловкач уже вертится возле твоего прилавка! Вот, пожалуйста: до чего подозрительный тип в полосатом бухарском халате приближается со стороны
