— Она плакала, — мрачно сказал Батурин.
Класс снова ахнул.
— А ты?
— Я… — Петр Батурин мужественно проглотил слюну. — Я извинился.
Класс ахнул в третий раз. А кое-кто… да, ладно, теперь вы знаете, кто это. Словом, Наташа Орликова как-то странно посмотрела на Батурина.
История с Аленой Братусь, к сожалению, на этом не кончилась. Не так-то все просто в жизни, и если вы думаете, что после этого случая отношение к Алене в этом непобедимом и непромокаемом классе сразу изменилось, то глубоко ошибаетесь. Но из этой истории можно сделать вывод, что мужественность и прямота характера Петра Батурина имеет свои плюсы и свои минусы. Правда, в данном случае довольно трудно понять, чего тут больше — плюсов или минусов. Но вот я расскажу вам еще об одном происшествии, в котором, по-моему, были сплошные минусы, и вы поймете, почему многие взрослые и многоопытные люди, когда речь заходила о Петре Батурине, почти всегда говорили:
— Ох уж этот Петр Батурин!
Классным руководителем в 6-м «б» была преподавательница литературы Римма Васильевна Гарбузова. Учительница она была, в общем-то, хорошая. Правильно и интересно учила. И те, кто хотел, тот хорошо и учился. А Петр Батурин, например, считал, что литература ему вовсе ни к чему. А так как Римма Васильевна была человеком добрым и даже немного робким, он лоботрясничал.
И вот однажды Петр Батурин в который раз не приготовил урок. И Римма Васильевна в который раз огорченно сказала «ох уж этот Петр Батурин» и нерешительно собралась поставить двойку.
Батурин усмехнулся и сказал:
— Двойку? Это несправедливо.
Римма Васильевна ужасно удивилась и расстроилась от такой наглости.
— Но ведь ты же ничего не знаешь, Петя, — сказала она.
— А я и не собираюсь, — спокойно сказал Петр Батурин. — Зачем мне, например, знать, куда там собирается вещий Олег или в какую героиню влюбился какой-то герой и зачем он влюбился. Зачем мне это знать, когда я, скажем, изобретателем буду. Или подводником. Или слесарем.
Весь класс слушал затаив дыхание.
— А ты что же, считаешь, что культурный человек… — волнуясь, начала Римма Васильевна, но Батурин не дал ей говорить.
— Знаю, — сказал он довольно невежливо, — это я все знаю. Вот я вас только спрошу… И если вы мне ответите — тогда можете двойку ставить. Справедливо?
— Н-ну, спрашивай, — удивленно сказала Римма Васильевна.
— Что такое «победит» и где он применяйся? — спокойно спросил Батурин.
Римма Васильевна совсем растерялась. В классе стояла такая тишина, что было слышно, как сопит на задней парте Жорка Чижиков, уткнувшись в детективную повесть. Потом Римма Васильевна вздохнула и просто сказала:
— Не знаю, Петя. К стыду своему, не знаю.
— А вам и не надо этого знать. Вы литературу преподаете. А мне надо я и знаю.
— И все-таки двойку мне придется тебе поставить, — с сожалением сказала Римма Васильевна.
— Ставьте, — безразлично сказал П. Батурин, — только, значит, несправедливый вы человек.
Римме Васильевне стало плохо, и она ушла из класса.
Последствия? А как вы думаете, какие тут могут быть последствия? Плохие, конечно. Педсовет и прочее. Римма Васильевна простила — она добрая. А вот педсовет решил вызвать Петькиных родителей, а самому Петру дать строгое предупреждение.
Вот тут в самый раз рассказать о Петькиных родителях.
Родители у Петьки были не то чтобы очень знаменитые, а просто уважаемые. По-моему, вполне подходящие были родители.
Мария Ивановна, вроде бы, и ничем особенно не отличалась — работала ткачихой на новом комбинате и кормила и «обихаживала» своих двух мужиков — Степана и Петра. А о Степане Александровиче — Петькином отце — стоит сказать особо. Ему было около сорока, но он еще играл в футбол за сборную цеха. А совсем недавно играл за сборную завода. А еще раньше, когда был помоложе, входил и в сборную города. Сейчас он, конечно, играл не так уж здорово, но цеховую команду выручал. Команда была слабоватая, игроков не хватало, и он еще довольно неплохо играл в защите. Некоторые посмеивались вот, мол, «старикашка» былую славу забыть не может, но те, кто Степана Александровича знал, те не смеялись, те уважали.
— Степан, когда надо, — говорили они, — всегда выручит. Он такой.
Еще Батурин-старший отчаянно любил рыбалку. Сам мастерил всякие хитрые снасти и знал назубок повадки всех рыб. Сутки мог он просидеть на реке, независимо от улова. У него по рыбной ловле была даже целая библиотека, и с ним советовались самые заядлые рыбаки.
Батурин-старший работал токарем. Как поступил после ремесленного училища на машиностроительный, так по сей день там и оставался.
С образованием у него было слабовато. После ремесленного нигде и не учился, разве только на курсах каких-то.
— Ну и что? — говорил он. — Так уж получилось. Работаю-то я как надо.
И это было правдой — работал он хорошо. Степана Александровича уважали и на заводе, и в городе. И, конечно, жену его Марию Ивановну Петькину маму — тоже уважали.
И представляете, как она огорчилась, когда ее и Степана Александровича вызвали на педсовет и заявили, что их единственный и любимый сын Петр — лоботряс и невоспитанный человек и не выгонят его из школы только из уважения к ним.
Мария Ивановна была человеком добрым и веселым, но в этот раз она так расстроилась, что не удержалась и дома влепила Батурину-младшему хо-о-орошую затрещину. Петр страшно удивился, но благоразумно промолчал, чтобы не схлопотать еще, а Степан Александрович поморщился и ушел в другую комнату. Уже потом, наедине, он сказал Марии Ивановне, что зря она так, что Петька все-таки человек и не стоило бы… Но Мария Ивановна очень рассердилась.
— Ты в футбол гоняешь до старости лет и рыбку ловишь! И тебе наплевать, что у тебя сын лоботряс… невоспитанный, — сказала она и заплакала. — А я вас обуваю, обшиваю, кормлю и еще воспитывать должна. А тут слушай такое…
Степан Александрович ужасно устыдился.
— Ты, Маша, того… не сердись и не плачь, сказал он смущенно. — Петькой я займусь. Это верно ты говоришь — мало я им занимался, но ты не сомневайся: я ему покажу где раки зимуют!
— Правильно, Степа, покажи, — сквозь слезы сказала Мария Ивановна. — Он ведь хороший, только отец на него мало внимания обращает.
— Я обращу! — твердо заявил Батурин-старший. — Я так обращу, что он у меня…
— Вот это не надо, Степа, — рассудительно сказала Мария Ивановна, — он ведь все-таки человек.
Я так подробно передаю этот разговор, потому что мужественный Петр Батурин его слышал. Нет, он не подслушивал специально, а просто так получилось — он в это время стоял за дверью и переживал, ну, и услышал, что о нем говорят.
Глава II
Судьба Виктора Пискарева была определена на много лет вперед. Все было расписано, как по нотам, или, как говорят сейчас, запрограммировано. И проклятый вопрос «кем быть» перед ним не стоял.
— Он будет работником умственного труда, решительно заявила мама уже через несколько дней после появления Витеньки на белый свет. — Посмотрите на его лоб, — говорила она всем, кто склонялся
