материк. Говорят, два места в лодке свободны. Как вы считаете, майор, найдет он себе попутчиков за тысячу рупий? По пятьсот с каждого? Такую, говорят, он назначил цену.
- Цена немалая.
- Да, но человеческая жизнь стоит дороже. Так как вы думаете, майор, найдет он себе попутчиков, если у него и впрямь есть лодка?
- Может быть. Кто знает? Возможно, какой-нибудь инородец, деловой человек, смекалистый, весь капитал которого - пишущая машинка да пара костюмов, с ним и поедет. А военный - едва ли.
- А за триста рупий?
- Маловероятно. Посудите сами, что делать военному на чужбине? Да и на родине он запятнает свое имя позором.
- Но другим он, надо полагать, чинить препятствий не станет? Если уж выкладывать пятьсот рупий за лодку, можно приплатить еще сотню часовому, чтобы тот его пропустил, вы не находите?
- Как вам сказать... часовые бывают разные... Сто рупий - не такие уж большие деньги, а ведь тут речь идет о нарушении присяги...
- А двести рупий?
- Военные, как правило, люди бедные. Двести рупий для них - большие деньги... Ну-с, мне пора, надо возвращаться к солдатам. Спокойной ночи, секретарь.
- В котором часу вы сменяетесь с поста, майор?
- После полуночи. Еще, может быть, увидимся.
- Кто знает... Да, майор, вы забыли ваши бумаги.
- В самом деле? Спасибо, секретарь. И спокойной ночи. Майор пересчитал небольшую пачку денег, которую Али положил на туалетный столик. Ровно двести рупий. Он сунул деньги в карман гимнастерки и вернулся на гауптвахту.
Там, во внутреннем помещении, сидел господин Юкумян и беседовал с капитаном. Полчаса назад маленький армянин находился на волосок от гибели и еще не вполне пришел в себя: на его открытом, живом лице выступили капли пота, он был, против обыкновения, несловоохотлив, говорил едва слышным, срывающимся голосом. Про лодку он хранил упорное молчание до тех пор, пока солдаты не набросили ему на шею петлю.
- Что сказал этот подонок? - спросил он майора.
- Он пытался продать мне место в лодке за пятьсот рупий. Он знает, где спрятана лодка?
- Увы. Я по глупости все ему рассказал.
- Ничего страшного. Он дал мне двести рупий, чтобы его пропустили мои часовые. Кроме того, он угостил меня виски и манильской сигарой. Для нас Али опасности не представляет. Когда мы отправляемся в путь?
- Еще один вопрос, господа офицеры... Моя жена... Для нее теперь места в лодке не остается, поэтому про наш отъезд она не должна ничего знать. Где она была, когда вы... когда мы вышли из кафе?
- Она шумела, и пришлось ее запереть на чердаке.
- Она взломает дверь.
- Это уже наше дело.
- Очень хорошо, майор. Я ведь честный человек. Честный и мирный. Сами знаете. Для меня главное, чтобы все были довольны.
Али уложил чемодан и теперь в ожидании сидел на кровати. 'Интересно, что задумал майор Джоав? - размышлял он. - Странно все-таки, что он не хочет бежать. Наверное, рассчитывает утром получить за Сета хорошие деньги'.
Ночь и страх темноты. Сет лежал без сна у себя в комнате, в башне старого форта, и с унаследованным от предков ужасом перед джунглями, с тоскливым ощущением оторванности от мира мучительно вглядывался во мрак. В ночи притаились хищные звери, колдуны и призраки убитых врагов. Перед властью ночи пасовали и предки Сета, они панически пятились от нее, теряя всякие признаки индивидуальности. Они ложились по шесть-семь человек в одной хижине, от ночи их отделяли лишь намытая дождями насыпь да крытая соломой крыша, но в темноте слышно было дыхание лежавшего рядом, всего в нескольких дюймах, такого же теплого, обнаженного тела, и они из шести-семи перепуганных чернокожих превращались словно бы в одно целое, ощущали себя одним огромным существом, способным дать отпор крадущемуся где-то рядом врагу. Сет же был в одиночестве и страх преодолеть не мог, ночь застала его врасплох, навалилась на него всем своим весом, и он физически ощущал свое одиночество, незащищенность, оторванность от людей.
Непроницаемая темнота отзывалась глухим барабанным боем неизвестных завоевателей. На узких городских улочках велась какая-то потаенная и в то же время необычайно активная деятельность. Одни, прячась в подворотнях, незаметно, словно призраки, сновали взад-вперед по улицам; другие, запершись у себя в домах, лихорадочно рассовывали по укромным местам какие-то свертки, шкатулки с монетами и драгоценностями, картины и книги, позолоченные рукояти шпаг старинной работы, доставшиеся им по наследству, дешевые украшения и безделушки из Бирмингема и Бомбея, шелковые шали, духи - словом, все, что наутро, когда город подвергнется разграблению, могло попасться на глаза. Сбившихся в кучу женщин и детей либо прятали в погреба и подвалы, либо гнали в поле, за городскую стену. Вместе с ними у ворот толклись козы, овцы, ослы; испуганно кудахтали куры, мычали коровы. На полу своей спальни, с кляпом во рту, связанная по рукам и ногам, словно курица, которую собираются жарить, бессильно корчилась и выла госпожа Юкумян. Изо рта у нее текла слюна, все тело было в синяках.
Али, которого арестовали и теперь вели обратно в форт, пытался, вне себя от ярости, спорить с капитаном караульной службы:
- Вы сильно рискуете, капитан. О своем отъезде я заблаговременно поставил в известность майора.
- Никто не имеет права покидать город - приказ императора.
- Майор вам сам все объяснит.
Капитан ничего не ответил, и отряд двинулся дальше. Впереди под конвоем ковылял слуга Али с чемоданом своего хозяина на голове. Придя на гауптвахту, капитан доложил:
- Господин майор, эти два человека арестованы у южных ворот при попытке выйти из города.
- Майор, вы же меня знаете. Капитан ошибся. Скажите ему, что мне разрешено покинуть город.
- Да, я знаю вас, секретарь. Капитан, доложите об арестованных его величеству.
- Но, майор, всего час назад я дал вам двести рупий. Вы слышите, капитан, я дал ему двести рупий. Вы не имеете права так со мной обращаться. Я буду жаловаться императору.
- Придется обыскать его чемодан.
Чемодан открыли, содержимое вывалили на пол. Безделушками и предметами туалета занялись капралы, а офицеры стали с интересом рассматривать вещи более ценные. На дне чемодана были обнаружены два тяжелых, завернутых в грязную ночную рубашку предмета, которые при ближайшем рассмотрении оказались массивной золотой короной Азанийской империи и изящным скипетром слоновой кости, подаренным Амурату Президентом Французской республики. Майор Джоав и капитан некоторое время молча разглядывали находку, после чего майор ответил на вопрос, мелькнувший у них обоих:
- Нет, - сказал он, - эти вещи, мне кажется, следовало бы все же показать Сету.
- И корону, и скипетр?
- Скипетр, во всяком случае. Сбыть его все равно будет не просто. Двести рупий, - ядовито заметил майор, поворачиваясь к Али. - Думал за двести рупий улизнуть с королевскими регалиями?
Господин Юкумян, сидевший во внутреннем помещении гауптвахты и прислушивавшийся к тому, о чем говорили офицеры, пребывал в замечательном настроении: сержант угостил его сигаретой из коробки, вынесенной, впрочем, из его же магазина во время ареста; капитан дал ему бренди - жгучий, успокаивающий напиток из его же запасов, приобретенный таким же способом; виселица господину Юкумяну, по-видимому, больше не угрожала, и вот теперь, в довершение всего, был схвачен с поличным Али, попытавшийся убежать из города с королевскими регалиями. Для полного счастья господину Юкумяну не хватало разве что спокойного моря, чтобы наутро благополучно добраться до материка, однако, судя по ласковому морскому ветерку, судьба благоприятствовала ему и в этом.
