Сходным образом последователь дзен всегда ненавязчив, он всегда стушевывается, никогда не высовывается вперед. Объявив себя «самым почитаемым», он ничем не выдает своей внутренней жизни. Он является неподвижным двигателем. Именно здесь возникает действительное Я. Не то Я, которое обычно утверждается каждым из нас, но Я, открывающее себя sub specie aetemitatis, посреди бесконечности. Это Я является самой твердой почвой, какую мы только можем в себе найти. По ней мы можем ступать без страха, без чувства тревоги, без нерешительности. Это Я так незначительно, едва заметно; оно себя не выставляет, нет шумного провозглашения себя ради признания и почитания. Дуалисты упускают это: они восхищаются танцором балета и скучают от выступления артиста но.
Когда мы обсуждали теорию Салливана о тревоге, то пришли к тому, что тревога бывает двух родов: невротическая и экзистенциальная, причем последняя является базисной. Вместе с преодолением базисной тревоги сама собой преодолевается и невротическая. Все формы тревоги связаны с тем, что где-то в нашем сознании есть ощущение неполноты нашего знания ситуации. Нехватка знания ведет к чувству небезопасности, а затем к тревоге со всеми степенями ее интенсивности. Я всегда есть центр любой ситуации. Поэтому если нет полного знания Я, то нас непрестанно будут осаждать вопросы и мысли подобного рода: «Есть ли у жизни какой-нибудь смысл?» «Не есть ли все „суета сует“? А коли так, то есть ли надежда на достижение чего-либо стоящего наших устремлений?»
«Я заброшен в водоворот грубых фактов, данности, ограниченности, абсолютной неизменности и т. д. Я беспомощен; я — игрушка судьбы. Но я жажду свободы, я хочу стать господином своей судьбы. Я не способен выбирать, но так или иначе требуется мое решение. Я не знаю, что мне делать.,_Но кто то Я, которое в действительности стоит за всеми этими загадочными и беспокойными вопросами?»
«Где та безопасная почва, на которой я могу стоять без чувства тревоги? Или: что такое Я? Ибо я знаю, что это Я может быть самой этой безопасной почвой. Быть может, именно его я пока не обнаружил? Нужно найти Я. И все будет в порядке!»
Я о чу рай уже дало нам ответ на все эти размышления, но на подходе к четвертому шагу, к кен чу ши, мы узнаем о Я еще больше — о его интенсивной деятельности, которая тем не менее есть недеяние. Надеюсь, это станет понятно вместе с пятым шагом, где ученик дзен достигает конечной цели. Там он обнаруживает себя — невинно сидящим, покрытым грязью и пеплом.
4) Перейдем теперь к четвертому шагу. Третий и четвертый шаги тесно связаны друг с другом, их нельзя рассматривать по отдельности.
Пока ученик дзен настроен логически или ноэтически, он все еще осознает шо и хен в их противоречивом тождестве и может обратиться к каждому из них. Вступив в кен чу ши, он делается оком урагана, он посредине бури. И шо, и хен предоставлены теперь четырем ветрам. Человек сам стал бурей.
«Кен» означает «оба» и относится к дуализму черного и белого, тьмы и света, любви и ненависти, добра и зла — к действительности мира, в котором живет человек дзен. Если шо чу рай по-прежнему чем-то напоминает о двух предшествующих шагах, то кен чу ши оставляет их позади. Это жизнь, очищенная от интеллектуальных парадоксов, включившая их в себя без различения, целостно — все интеллектуальное или аффективно-волевое. Это мир со всеми «грубыми фактами» философов, которые следует принять. Человек дзен теперь прямо в них «помещает свои ноги» (ши). Тут начинается его реальная жизнь. Таково значение кен чу ши: «Теперь он вошел в сердцевину двойственного (кен)». Именно здесь начинается для дзен жизнь по любви [каруна).
Джошу Джушин, один из великих наставников Танской эпохи, жил в монастыре, известном, своим, каменным мостом, сотворенном самой природой. Однажды к нему пришел монах и сказал: «Наставник, ваш каменный мост известен по всей Поднебесной, но я не вижу ничего, кроме расшатанных бревен».
Джошу отвечал: «Ты видишь свои бревна и не видишь настоящего каменного моста».
Монах спросил: «Что такое каменный мост?»
Ответ Джошу звучал так: «Лошади по нему проходят, ослы проходят».
Мост Джошу напоминает пески Ганга, исхоженные и испачканные всевозможными животными. Пески на это не жалуются. Все отпечатки, оставленные животными, изглаживаются, а грязь поглощается, пески же остаются чистыми как всегда. Так и с каменным мостом Джошу: сегодня не только лошади и ослы, но также и тяжелые грузовики и поезда проходят по нему, и он всегда готов принять их. Даже если они злоупотребляют его любезностью, это ему не мешает. Последователь дзен «четвертого шага» подобен этому мосту. Быть может, он не подставляет правую щеку, когда его ударили по левой, но он молчаливо трудится для блага других существ.
Старая женщина однажды обратилась к Джошу: «Я женщина, а женская доля нелегка. Ребенком женщина страдает и подчиняется родителям. Она выросла, вышла замуж и подчиняется мужу. Она постарела и подчиняется детям. Вся ее жизнь — только подчинение и подчинение. За что ей токая жизнь, где нет ни одного периода свободы и независимости? Почему другие обходятся даже без чувства ответственности? Я восстаю против древнего китайского способа жизни».
Джошу ответил: [Пусть молитва твоя будет такова: ] «Другие могут иметь то, что имеют. Что до меня, то я несу выпавший мне жребий».
Совет Джошу может вызвать протест: это жизнь в абсолютной зависимости, которая совсем не в современном духе. Его совет слишком консервативен, чересчур негативен, уничижителен — тут нет чувства индивидуальности. Разве это не типичное для буддизма учение о кшанти — пассивности, ничто? Я не адвокат Джошу, пусть он сам ответит на возражения.
Некто спросил у него: «Вы такая святая личность. Где вы окажетесь после смерти?»
Наставник дзен Джошу отвечал: «Я пойду в ад впереди вас всех!»
Вопрошавший изумленно спросил: «Как такое возможно?»
Наставник не колебался: «Если я не пойду в ад первым, то кто там. будет спасать таких людей, как вы?»
С точки зрения дзен, такой ответ Джошу вполне оправдан. У него нет эгоистических мотивов. Все его существование отдано служению благу других. Не будь это так, он не давал бы подобного прямого и недвусмысленного ответа. Христос говорит: «Я есмь Путь». Он призывает других спастись через него. Дух у Джошу тот же, что и у Христа. У обоих нет эгоцентричной надменности. Просто, невинно и всем сердцем они выражают один и тот же дух любви.
Кто-то спросил Джошу: «Будда — просветленный, он всем нам учитель. По природе своей он свободен от всех страстей (клеша), не так ли?»
Джошу отвечал: «Нет, он тот, кто наделен величайшей из всех страстей». — «Как это возможно?» — «Его величайшая страсть — спасти все живые существа!»
Один из великих японских наставников дзен современности так описывает жизнь человека дзен.
Бодхисаттва вращает колесо тождеств противоположностей или противоречий: черное и белое, тьма и свет, одинаковое и различное, единое и многое, конечное и бесконечное, любовь и ненависть, друг и враг и т. д. В облаке пыли, в бесконечной пестроте Бодхисаттва трудится с покрытым грязью и пеплом лицом. Там, где в неописумой ярости бушуют страсти, Бодхисаттва переносит все превратности жизни в согласии с японской пословицей: «Семь раз катишься вверх и вниз; восемь раз поднимаешься». Он подобен цветку лотоса в пламени, цвет которого делается все ярче и ярче, проходя сквозь крещение огнем.
Риндзай так описывает «человека без звания»: «Это тот, кто находится дома и в то же время не сходит с дороги; тот, кто на дороге, но и не выходил из дома. Никто не скажет, заурядный это человек или мудрец. Даже дьяволу неведомо, где его найти. Даже Будда не управляет им по своему желанию. Когда мы пытаемся куда-нибудь его поместить, он уже не там, а по другую сторону горы».
В сутре Лотоса мы читаем: «Пока хоть одна одинокая душа не спаслась, я возвращаюсь в мир, чтобы ей помочь». В той же сутре Будда говорит: «Бодхисаттва никогда не впадет в окончательную нирвану. Он будет пребывать среди всех существ (сарвасалипва), чтобы наставлять их и просветлять. Он не станет избегать никакого страдания, если только оно ведет ко всеобщему благу».
В Махаяне есть сутра, называемая Юима-кио (Вималакиритисутра), где беседу ведут мирянин — ученик Будды и великий философ: Однажды стало известно, что философ болен. Будда хотел, чтобы кто- нибудь из его учеников отправился к больному и позаботился о его здоровье. Никто не соглашался,
