проблемами», — лишь вторичные следствия базисного «ответа», а потому бесполезно «лечить» до того, как был понят этот базисный ответ — тайная, приватная религия.
Возвратимся к вопросу о благоденствии — как определить его в свете сказанного выше? Благоденствие — это состояние, когда достигнуто полное развитие разума, причем не только в смысле здравого интеллекта, но уловления вещей, «позволяющего им быть, как они есть», говоря словами Хайдеггера. Благоденствие возможно лишь настолько, насколько преодолен нарциссизм, по мере достижения открытости, чувствительности, пробужденности, пустоты (в смысле дзен-буддизма). Благоденствие означает полную аффективную соотнесенность человека с природой, преодоление обособленности и отчуждения, обретение опыта единения со всем существующим. Вместе с тем этот опыт предполагает осознание себя самого как отдельного сущего, как Я, индивидуальности. Благоденствие означает, что человек прошел весь процесс рождения до конца, стал тем, кем он потенциально является, обрел полную способность к радости и печали, иначе говоря, достиг состояния совершенного бодрствования, пробудившись из той полудремы, в которой живет средняя личность. Это состояние можно определить также как творческое существование. Человек всем своим существом, как целостная, реальная личность, отзывается, отвечает, реагирует на все сущее — на себя самого, на других людей, — на реальность всего и всех, как они суть сами по себе. И в этом акте подлинного ответа заключается сфера творчества, видения мира как он есть, а также и как моего мира, то есть созданного и преображенного моим творческим уловлением, который перестает быть чуждым миром «где-то там» и становится моим миром. Наконец, благоденствие означает выход за пределы собственного Я, отказ от алчности, прекращение попыток охраны и возвеличивания Я. Свою самость нужно испытывать в акте бытия, а не владения, сохранения, защиты, использования.
Выше я попытался провести параллели в развитии индивида и истории религий. Поскольку в данной работе речь идет об отношении психоанализа к дзен-буддизму, необходимо рассмотреть по крайней мере некоторые психологические аспекты религиозного развития.
Я говорил, что человек задает вопрос самим фактом своего существования, что это вопрос, возникающий из его внутренней противоречивости, которая заключается в том, что человек одновременно и остается природным существом, и выходит за пределы природы уже благодаря тому факту, что он есть осознающая себя саму жизнь. «Религиозным» является каждый человек, вслушивающийся в поставленный перед ним вопрос, каждый, для кого ответ на него стал делом «предельной заботы», поглощающей не только его мысли, но все его существо. Все системы, стремящиеся дать такой ответ, научить, передать его другим, представляют собой «религии». С другой стороны, всякий человек и любая культура, которые глухи к экзистенциальным вопросам, являются иррелигиозными. Нет лучшего примера экзистенциальной глухоты, чем мы сами, люди XX века. Мы стараемся обойти этот вопрос, заботясь о собственности, престиже, власти, производстве, развлечении, наконец, пытаясь позабыть, что мы (что Я) существуем. И не столь важно, как часто человек думает о Боге или ходит в церковь, глубока ли его вера в религиозные идеи, если сам он, целостный человек, глух к вопросу существования, если у него нет ответа. Тогда он отбывает отпущенный ему срок, живет и умирает наподобие миллиона тех вещей, которые им производятся. Он думает о Боге, вместо того чтобы чувствовать бытие Бога.
Нет нужды искать в религиях нечто всем им общее, кроме заботы о каком-то ответе на экзистенциальный вопрос. Пока речь идет о содержании религии, такое единство просто отсутствует. В противоположность этому, есть два фундаментально противостоящих друг другу ответа, о которых мы говорили выше, рассуждая об индивиде. Один ответ означает возврат к дочеловеческому, предсознательному существованию, избавление от разума, превращение в животное — и тем самым единение с природой. Формы выражения этого желания многообразны. На одном полюсе мы находим явления, которые наблюдались в тайных германских обществах «берсерков» (буквально «медвежьи рубахи»), отождествлявших себя с медведем, когда юноша должен был «преосуществить свою человечность в припадке агрессивной и ужасающей ярости, превращавшем его в хищное животное»[37]. Очевидно, что эта склонность к возврату в дочеловеческое единение с природой никак не ограничивается первобытными обществами, достаточно провести параллель между «медвежьерубашечниками» и «коричневорубашечниками» Гитлера. Хотя значительную часть сторонников национал-социалистической партии составляли светские, карьеристски настроенные, безжалостные и рвущиеся к власти политиканы, юнкеры, генералы, предприниматели и бюрократы, ядром ее был триумвират Гитлера, Гиммлера и Геббельса, а они, по существу, не отличались от первобытных «медвежьих рубах», движимых «священной» яростью и стремлением к разрушению как предельному осуществлению их религии. Эти «медвежьи рубахи» XX века, возродив легенды о «ритуальных убийствах» у евреев, тем самым просто проецировали на них одно из глубочайших своих желаний — ритуального убийства. Они ритуально убивали сначала евреев, затем представителей других народов, а затем и самих немцев, пока наконец не убили своих жен и детей, себя самих в завершающем ритуале тотального разрушения.
Имеется много других, не столь архаичных форм религии, устремленных к дочеловеческому слиянию с природой. Они обнаруживаются в культах племен, отождествляющих себя с тотемным животным, в религиозных системах, где поклоняются деревьям, озерам, пещерам и т. д., в оргиастических культах, направленных на погашение сознания, разума и совести. Во всех этих религиях священно то, что способствует преосуществлению в дочеловеческую часть природы. «Святыми» являются те, кто зашел дальше других по пути к этой цели (например, шаманы).
Другой полюс религии представлен всеми теми учениями, которые пытаются ответить на экзистенциальный вопрос полным рождением из дочеловеческого, развитием специфических для человека потенций — разума и любви. Это поиск новой гармонии между человеком и природой, а также между человеком и человеком. Хотя попытки такого рода можно обнаружить уже в сравнительно примитивных обществах, великий водораздел для всего человечества пролегает в период, длившийся примерно с 2000 года до рождества Христова по начало нашей эры. Даосизм и буддизм на Дальнем Востоке, религиозная революция Эхнатона в Египте, религия Заратустры в Персии, Моисея в Палестине, Кецалькоатля в Мексике[38] дают представление о повороте, совершенном человечеством.
Во всех этих религиях поиск единства означает не регрессивное тождество с природой, обретаемое посредством возврата в доиндивидуальную, предсознательную гармонию рая. Это единение на новом уровне, достижимом лишь после того, как человек испытал свою обособленность, прошел через стадию отчуждения от себя самого и от мира, а тем самым сделался полностью рожденным. Новое единение является предпосылкой совершенного развития человеческого разума, который уже не служит для человека той границей, что отделяет его от непосредственного, интуитивного постижения реальности. Есть много символов этой новой цели, лежащей впереди, а не позади: Дао, Нирвана, Просветление, Благо, Бог. Различия между этими символами обусловлены социальными и культурными особенностями, существовавшими во время возникновения символов в тех странах, где они появлялись. В западной традиции для этой «цели» был избран символ авторитарной фигуры верховного правителя, великого племенного вождя. Но уже в ветхозаветные времена эта фигура постепенно изменяется и из действующего по своему произволу властителя превращается в правителя, связанного с человеком договором, содержащим определенные обещания. В книгах пророков целью становится новая гармония между человеком и природой в мессианское время; в христианстве манифестацией Бога делается человек; в философии Маймонида, как и в мистицизме, почти совсем исчезают антропоморфные и авторитарные элементы, хотя в своих народных формах западные религии почти не изменились.
Общим для иудео-христианства и дзен-буддизма является сознание того, что я должен отказаться от своей «воли» (в смысле своевольного хотения насиловать, править, душить мир во мне и вне меня), чтобы целиком открыться миру, пробудиться, ожить. В терминологии дзен-буддизма это часто именуется «опустошением», которое не означает чего-либо отрицательного, но лишь открытость приятия. В христианской терминологии об этом нередко говорят как об «убиении своей и принятии божьей воли». Разница между христианством и буддизмом здесь невелика — в основе двух различных формулировок лежит один и тот же опыт. Однако, пока речь идет о популярной интерпретации, христианская формулировка означает, что решения принимаются не самим человеком, что они отданы в руки всемогущему и всезнающему отцу, наблюдающему за человеком и знающему, в чем его благо. Понятно, что такой опыт делает человека не открытым и отвечающим, но повинующимся и послушным. Следовать
