могу понять, а мужчины почему отдыхают? Приняли Восьмое марта на собственный счет?
— Вадим Вадимыч уехал уже, велел праздновать, — заискивающе проговорила Большая Лида, за спиной делая виляющие знаки команде начинать поздравление.
— Но я-то еще здесь, — холодно возразила начальница, глядя Большой Лиде куда-то на подбородок, сжавшийся в напудренный комок. — Или это не считается? Я для вас пустое место, так? Что вы там трясете хвостом, как трясогузка?
Большая Лида в отчаянии выдернула руку из-за спины и схватилась ею за бусы, тотчас хлынувшие на пол и защелкавшие, с добавочным стрекотом, по голому паркету.
— Господи! Что я вам сделала? — со слезами в голосе воскликнула Большая Лида, пятясь от граненого ливня.
— Вы? Мне? — Ика иронически сощурила свои холодные глаза.
По случаю праздника начальница была при полном параде, в мучительно продуманном костюме, где каждая деталь, выдержанная в зеленых и бежевых цветах, как бы ручалась за несколько других; ее нездоровое серое лицо, с какими-то темнотами, размазанными вниз, казалось полученным по факсу. «Блин, на фига я сюда приперся», — думал Максим Т. Ермаков, пятясь в угол предбанника, где стояли старые набрякшие рулоны с распечатками дизайн-макетов; рулоны поехали по стене дугой и грузно шлепнулись.
— Макс, и вы здесь! — нехорошо обрадовалась Ика, и поздравители поспешно расступились, предоставляя Максима Т. Ермакова и поваленную им бумажную рухлядь в распоряжение начальства.
— Ой, здрас-сьте! — откликнулся Максим Т. Ермаков противным детским голоском.
— Ой, а я как раз хотела вас вызывать, — в тон ему подхватила Ика. — Хорошая новость: утвердили бюджет. Не слышали еще? Большой, привлекательный бюджет. А вас, вы знаете, решили освободить для креативной работы. Это ведь ваше главное? А размещением всяких клипов и билбордов я займусь сама. Вы будете только давать креативы и проводить по ним презентации. Финансовая часть проектов вас больше не касается. Замечательно, правда?
Максиму Т. Ермакову показалось, будто все освещение, включая солнечное, на секунду мигнуло.
— Я бы так не сказал, — произнес он осторожно, предъявляя Ике свою самую большую позитивную улыбку, от которой попискивало за ушами. — Я умею работать, знаю людей во всех партнерских структурах. Этим не обрастают за полтора месяца. И у меня вообще-то опыт…
— Знаю-знаю, — игриво перебила начальница, погрозив указательным. — Спасибо, что так беспокоитесь. Но я какнибудь справлюсь, Макс, вы это должны понимать.
«Ну ты и сволочь, — подумал Максим Т. Ермаков, продолжая улыбаться с остервенением, будто тянул сжатыми зубами грузовик. — Тридцать тысяч зеленых просто взяла и из кармана вытащила, это минимально. Я же намного скромней тебя, зараза. Я же почти на одних скидках живу, которые сам и добываю. Кто тебе, такой вот швабре, даст дисконт? Нет, ты хапнешь грубо, откатом. Представляю, какой ты под себя накрутила бюджет…»
— Вы побледнели, Макс, — участливо проговорила Ика. — Знаете что? Мы, пожалуй, и часть креативной работы передадим какому-нибудь большому рекламному агентству. Надо освежить имидж нашего продукта. Так вот взбодрить его, понимаете меня?
На последних словах, показывая, как надо взбодрить бренд, начальница расправила плечи и рубанула воздух обтянутым лягушачьей кожицей энергичным кулачком. Тотчас многие из поздравительной команды выпрямились, демонстрируя нужную бодрость, тут и там сверкнули глаза.
— Можно, конечно, и передать, — вздохнул Максим Т. Ермаков, присаживаясь боком на крякнувший столик Маленькой Люси. — Только встанет это во что? Агентство смету вам нарисует — и что туда заложит? Своих бухгалтеров, свою аренду, парковку свою. За нашу парковку фирма мало платит? Вот, и на чужую раскошелится.
— А это не ваше дело! — злобно отрезала Ика, и Максим Т. Ермаков сообразил, что попал в точку. — Так, вы пришли сюда, я вас не вызывала. Что вы хотели?
— Да я же не к вам, Ирина Константиновна, — благодушно расплылся Максим Т. Ермаков. — Я вот к Люсе пришел. Праздник же сегодня. Поздравить и все такое…
От такой невиданной наглости команда охнула. Кто-то дернул шарики, давно и мирно дремавшие на шкафу, ктото бросился вперед с корзиной хризантем. Из этой кутерьмы на секунду вынырнула Большая Лида: ее тяжелые щеки рдели кирпичами, сладкие духи обдавали ядовитым жаром, точно ими плеснули на раскаленную печь.
— Ну ты и гад, — прошипела она Максиму Т. Ермакову прямо в лицо. — Правильно тебя ненавидит народ. Оба вы гады, — адресовалась она отдельно Маленькой Люсе, какойто совершенно прозрачной в своей отстраненности, все пропускавшей через себя и ничего не воспринимавшей.
— Люсенька, с праздником тебя, с днем, так сказать, начала весны, — громко и торжественно произнес Максим Т. Ермаков и положил перед Люсей букет.
Казалось, эти цветы были первым, что Маленькая Люся увидела сегодня по-настоящему. И они стоили того. Белые розы в запотевшем целлофане чуть-чуть раскрылись, словно сделали вдох; нежный зеленоватый оттенок лепестков был как естественный румянец растения, шипы, будто слезами, заволокло чистыми каплями воды. Дивная прелесть такой банальной вещи, как семь штук роз, внезапно сообщила жлобскому поздравлению настолько высокий и трепетный смысл, что Максим Т. Ермаков смутился.
— Ой, какие… — прошептала Маленькая Люся, беря букет на руки, будто подкинутого младенца.
Поздравители не дали Ике полюбоваться на эту странную сцену. Людской клубок, нестройно выкрикивая какие-то подхалимские стихи, выкатывался в коридор. Большая Лида выхватила из платяного шкафа рыхлую шиншиллу оскорбленного начальства и, тряся пальтишком, словно собираясь им накрыть всю свою кипучую кодлу, пристроилась в арьергард.
— Спасибо, Максик, — тихо проговорила Маленькая Люся. — Очень красивые цветы.
Настала тишина, в глубине которой еще звучало округлое эхо удалявшихся поздравлений, потом мелодично звякнул поглотивший Ику центральный лифт, и тишина расслабилась, привольно разлилась по этажу. Малоформатный социальный прогнозист осторожно заглянул в приемную и, убедившись, что в помещении стало свободно, просеменил на угловой диванчик, где всегда сидели его дежурные коллеги, общипывая комнатный цветок, похожий на петуха. Максим Т. Ермаков давно заметил, что если для уличной наружки используются крупные мужчины с крепкими затылками, то на дежурства в помещениях всегда назначаются маленькие и субтильные — вероятно, чтобы офицер мог умещаться и выполнять свой долг в самом неудобном и тесном углу. Этот, предпраздничный, был какой-то совсем никудышный. «Ну вот, я и в жопе. На голой зарплате. Поверить не могу», — тоскливо думал Максим Т. Ермаков, машинально наблюдая за гэбэшником, вынувшим из кармана растрепанный пакет с глянцевым пистолетом на полуоторванной обложке и нырнувшим в рыхлое чтиво по самую макушку. На месте денег, вынутых Икой из жизненных планов и из самой души, образовалась пустота: Максим Т. Ермаков чувствовал эту пустоту, когда вдыхал и выдыхал воздух. «Ладно, не вечер еще пока что, — сказал он себе, вперившись в социального прогнозиста и меняя бессильный взгляд на хозяйский. — Стало быть, ваша контора и есть мой спонсор, решено. Вы мне, уроды, десять лимонов зеленых по жизни должны, и я добуду эти бабки из вас, козлодоев, хоть наизнанку вас, засранцев, выверну».
Малоформатный гэбэшник, почувствовав на себе внимание объекта, оторвался от тряпочной страницы, коричневые брови его, похожие на черствые корочки хлеба, полезли высоко и вопросительно. Максим Т. Ермаков решительно подошел к нему, и гэбэшник встал, как перед начальством, с указательным пальцем, заложенным в книжку.
— Молодец! Герой! — Максим Т. Ермаков хлопнул гэбэшника по пустому плечу пиджака, ощутив под бутафорской ватой как бы маленький гладкий камень. Лицо гэбэшника не дрогнуло, только в немигающих глазах будто упала свинцовая заслонка. — Ладно, я пошел, — бросил Максим Т. Ермаков, направляясь к дверям.
— Максик, подожди, — окликнула его дрожащим голосом Маленькая Люся. — Мне очень надо с тобой поговорить.
— Пойдем покурим, — попросила Маленькая Люся, нервно дергая ящики стола в поисках сигарет.
Курилка располагалась далеко, на боковой белесой лестнице, и была обустроена со всеми неудобствами,
