то ты сперва ее уронишь,
потом и сам туда утонешь,
потом, как в мерсе, поплывешь.
Поэт (а не человек, хотя и человек тоже) всю свою жизнь работает на Избранное.
В этом смысле сборники уже умерших поэтов производят весьма приятное впечатление. Может, потому, что там нет случайных стихов, а значит, есть настоящий, выровненный сюжет. А может, по какой-то другой причине.
Но в любом случае – заметил я недавно – жизнеутверждающие стихи в посмертных публикациях выглядят вообще крайне неубедительно.
А я еще империю любил
(она б любить меня не стала),
но вот когда она пропала –
не по моей вине пропала –
я никого не полюбил.
Я ничего еще не отдавал:ни голову, ни родину, ни руку — ну, может быть, какой-то смерти мелкой[а может быть, какой-то смерти крупной],я выпустил из рук горящей белкой[я выронил ее купюрой круглой], —но я по-крупному – не отдавал.Так пахнет ливнем летняя земля,я не пойму, чего боялся я:ну я умру, ну вы умрете,ну отвернетесь от меня —какая разница.Ведь как подумаешь, как непрерывна жизнь:не перервать ее, не отложить —а все равно ж – придется дальше жить.Но если это так (а это точно так),из этого всего:из этой жизни мелкой[а может быть, из этой жизни крупной],из языка, запачканного ложью,ну и, конечно, из меня, меня —я постараюсь сделать все, что можно,но большего не требуй от меня.7. Еще одно необходимое пояснение
Как известно, Мандельштам писал о «далеком» читателе. Не знаю, какой уж там читатель, – не видел. Но когда я пишу, то у меня есть две цели, два адреса. О первом я и говорить здесь не собираюсь (это бессовестно), а второй это – вы. Это не значит, что всех вас я тоже вижу. Но это значит, что всех вас я имею в виду.
Впрочем, и здесь есть одна червоточина.
Когда мне хлопают (а я люблю, когда мне хлопают), мне всегда хочется раскинуть руки. Вот так. Только я ни разу этого не делал, потому что боялся.
Но – когда-нибудь – я обещаю вам, – закончив свое последнее стихотворение, я все-таки скажу себе: АП! – и раскину руки.
И последнее.
Я веду за руку свою трехлетнюю племянницу, Полину. На ней красивое платье, и она боится машин.
Я ей говорю: «Ничего не бойся – я же с тобой». Она верит.
Тогда, впадая в педагогический раж, я добавляю:
«А чтобы быть совсем хорошей девочкой, – какать, Поленька, ты все-таки должна на горшок».
Она (яростно и непримиримо): Ни-ког-да.
А чтобы бытьеще любимей вами(а это, кстати,мне всегда хотелось,но, видно, не сумел я лучше стать) —так воттеперь вниманье, это важно:я никогдабыть не хотел отважным,но я хотел —смешить и ужасать,смешить и ужасать,вплоть до могилы.во мне такаяНо, видно, есть сила.меня сильнееИ мне ее придется – испытать.АП!
КАК НАДО ЖИТЬ – ЧТОБ БЫТЬ ЛЮБИМЫМ
Писатель так часто говорит о себе, что можно подумать, что он очень себе интересен. Но ему интересно другое.
Во-первых, ему интересен тот человеческий тип, куда его затолкали насильно, наделав ссадин и рытвин.
Во-вторых, он хочет этому человеческому типу помочь, потому что прекрасно помнит о том, как раньше чужие книги помогали ему, а также о том, что никто не имеет морального права считать свою жизнь исключеньем.
Что же касается моей книги, то она вполне произвольна, и ни ее порядок, ни случайные связи стихов – никакого значения не имеют.
ЛУЧШИЙ АВТОЭПИГРАФ – ПОСЛЕДНИЙ АВТОЭПИГРАФ
Pokljanis’ – chto marketing, tabu, sexual’nost’,
prava cheloveka,
gospodin prezident,
zhurnaly, gazety, TV –
t.e. vsjo to chto nashe
i chto ot tebja ne zavisit –
vsjo eto tozhe tebe interesno.
Клянусь, но – однако...
О, я никогда не забуду(даже если буду стараться,а я буду очень стараться),что все эти яркие дни,и все, что осталось,и все, что пыталось остаться,эта мякоть моя,моя ненаглядная мягкость,этот правильный голоси голос шершавый – мои.КАК ТРУДНО БЫТЬ ЗВЕЗДОЙ
(или откуда такое желанье ударить кого-нибудь по лицу)
как сказала однажды газета «сегодня»
ЕГО БЕЗНАДЕЖНЫЙ, ЕГО ДРАГОЦЕННЫЙ ГОЛОС – ТАК УМЕЮЩИЙ СТАВИТЬ СЛОВА – ПОСТОЯННО ГОТОВИТ К ТОМУ, ЧТО КАЖДОЕ СЛОВО МОЖЕТ ЯВИТЬСЯ ПОСЛЕДНИМ
как написала тебе на е-mail одна идиотка
ТЫ ЖИВЕШЬ, КАК МЕЧТА, КАК ИГРУШКА, КОТОРОЙ НИКТО НЕ ПОДАРИТ И КОТОРУЮ НАДО УКРАСТЬ, УКРАСТЬ НЕПРЕМЕННО
и уж как совсем справедливо заметил тебе твой приятель выводя подышать – после одной неожиданной драки
НУ ЧЁ ТЫ ТРЯСЕШЬСЯ ОТ ЗЛОБЫ, ЧЁ ТЫ ТРЯСЕШЬСЯ
ВЕДЬ ВСЁ ЖЕ ЕСТЬ У ТЕБЯ: МНОГО ДЕНЕГ, ПИРОЖНЫХ.
ВСЕ ТЕБЯ УВАЖАЮТ, А ТЕ, КТО НЕ ХОЧЕТ (АХ ТЫ, СУКА ТАКАЯ, ГОВНО), ВСЁ РАВНО УВАЖАЮТ.
вот только этого
мне еще не хватало – для полного счастья
Так неужелия никогда не посмею(а кто, собственно,может мне здесь запретить,уж не вы ли, мои драгоценные,уж не вы ли) —признаться:ну были они в моей жизни, были,эти приступы счастья,эти столбики солнца и пыли(все постоялисо мной в золотистой пыли),и все, кто любили меня,и все, кто меня не любили,и кто никогда- никогда не любили —ушли.ДВЕ СЕСТРЫ
(Отрывок из пьесы)
Анночка Иванна сидит рядом с кроватью, на которую навалено огромное количество одеял. Под
