своим товарищем по бизнесу. Я хотел поговорить с вами, сэр, потому что у нас есть основания полагать, что некто на этом корабле намеревается убить нас до того, как мы доберемся до Нью-Йорка.
– Вы уже говорили об этом с капитаном?
– Можно сказать, пытались. Он утверждает, что судно безопасно, предприняты все возможные меры предосторожности, но предложить нам какие-либо дополнительные гарантии не может.
– А какие доводы привели вы в подтверждение того, что для вашей жизни существует угроза?
Штерн опешил.
– За нами следили на протяжении всего пути от Лондона до Саутгемптона…
– И вы полагаете, эти люди находятся и на «Эльбе»?
– Да.
– Предпринимались ли против вас какие-то непосредственные действия?
– Пока нет, но…
– Видели ли вы сами человека или людей, которые, по вашему мнению, задумали вас убить? А может быть, вступали с ними в контакт?
– Нет.
Гость выглядел смущенным: по-видимому, аргументы в пользу его версии событий на этом и исчерпывались. При этом книгу, о которой шла речь в беседе с капитаном, он не упомянул. Дойл выразительно посмотрел на Иннеса, давая понять, что ждет от него поддержки, потом подошел к двери, открыл ее и решительным жестом указал Лайонелу Штерну на выход:
– Я попрошу вас покинуть мою каюту, сэр.
У Штерна отвисла челюсть, выглядел он ужасно.
– Вы серьезно?
– Человеку, который вламывается ко мне непрошеным и просит о помощи, ничем свою просьбу не обосновывая и не открывая всей правды, рассчитывать не на что. Пожалуйста, уходите сейчас же.
И тут сила, до сих пор позволявшая Штерну кое-как держаться, оставила его: он обмяк, опустился на стул и обхватил голову руками.
– Простите. Вы просто понятия не имеете, какое напряжение я постоянно испытываю. Вы не можете себе представить…
Дойл закрыл дверь, подошел к Штерну, присмотрелся к нему и заговорил:
– Вы родились и выросли в Нижнем Ист-Энде, Нью-Йорк. Старший сын иммигрантов из России. Еврей, но не ревностный иудей, добровольно ассимилировавшийся и усвоивший американскую культуру. Ваш отказ воспринять религиозные догматы привел к нешуточной размолвке с отцом. Далее: в Лондон вы отплыли из Испании, думаю, из Севильи, где пробыли примерно месяц, и в сотрудничестве с человеком, сопровождающим вас на борту «Эльбы», договорились о сложной сделке, включающей использование или приобретение чрезвычайно редкой и ценной книги, которую вы теперь везете в Америку. Книгу существенной религиозной или философской значимости. Эта книга, мистер Штерн, и есть причина ваших, возможно обоснованных, опасений за свою жизнь, и с этого момента я хочу, чтобы вы были полностью откровенны. В противном случае наш разговор продолжения не получит.
Штерн, как, впрочем, и Иннес, непонимающе уставился на него с отвисшей челюстью.
– Я что-то упустил? – спросил Дойл.
Штерн медленно покачал головой.
– Как вообще… – начал Иннес.
– Вы носите на шее звезду Давида на цепочке.
Штерн потянул из-под рубашки вышеупомянутый медальон.
– Но как ты узнал, что он русский? – спросил Иннес.
– Штерн – американизация целой группы фамилий, распространенных среди русских евреев. Но внешне вы еврейским ортодоксом не выглядите. Скорее всего, ваш отец, наверное, принадлежавший к первой волне еврейской эмиграции из России, был ревностным иудеем, вы же, несмотря на отсутствие фанатизма, носите на шее религиозный символ, который служит и своего рода символом вашего конфликта, не столь уж редкого в отношениях отцов и детей. Верх ваших туфель – относительно новых, что видно благодаря отсутствию изношенности на краях подошв, то есть купленных полторы-две недели назад, – явно из испанской кожи, работа, характерная для Севильи. Ваше пребывание в этом городе было достаточно длительным, чтобы успеть заказать и изготовить эту пару – что требует обычно от трех недель до месяца, – а это наводит на мысль о том, что вы, вероятно, были там по делу. Ну и наконец, сегодня днем я случайно услышал часть вашего разговора с капитаном относительно сохранности книги.
Штерн признал, что почти все заключения Дойла точны, за исключением мелочей. Его туфли были куплены у сапожника на Джермин-стрит в Лондоне, но продавец уверял, что использовал для работы кожу из Севильи, а книга, о которой идет речь, действительно испанского происхождения.
Иннес вполне разделял изумление еврея, но виду не подал он не желал выказывать восхищение. Конечно, ему было известно, что Артур время от времени консультируется с полицией и, конечно, пишет эти рассказы, но Иннес и не представлял себе, что детективные способности старшего брата отточены до совершенства.
– Итак, мистер Штерн, – продолжил Дойл, возвышаясь над собеседником с видом судьи и со сложенными за спиной руками, – теперь вам лучше всего рассказать нам о книге, из-за которой за вами предположительно следят и в которой вы так заинтересованы. Прежде всего, как случилось, что она оказалась у вас?
Штерн кивнул, пробежав бледными изящными руками по своим непослушным волосам.
– Она называется Сефер га-Зогар – Книга Сияния, сборник сочинений двенадцатого века, составленный в Испании. Эти сочинения являются основой того, что известно в иудаизме как каббала.
– Традиция еврейского мистицизма… – пробормотал Дойл; он рылся в памяти и находил, что его познания в этой области, увы, раздражающе скудны.
– Верно. На протяжении столетий эта книга была доступна лишь ограниченному кругу лиц: ее изучением занимались приверженцы одного направления талмудической науки, которое многие считали эксцентрическим.
– Ну и что же это такое? – спросил Иннес, растерявшийся от всей этой раввинской премудрости.
– Каббала? В общем, трудно дать однозначное определение: это лоскутное одеяло из средневековой философии и фольклора, духовных толкований, легенд, представлений о творении, мистической теологии, космогонии, антропологии, учения о переселении душ.
– Ох! – отозвался Иннес, уже пожалев, что спросил.
– Большая часть книги написана в форме диалога между легендарным, может быть, вымышленным наставником по имени Шимон бен Йохай и его сыном и учеником Элеазаром. Эти двое предположительно тринадцать лет прожили в пещере, скрываясь от преследования со стороны римского императора; когда император умер и раввин вышел из уединения, он был настолько обеспокоен замеченным им среди людей упадком духовности, что прямиком вернулся в пещеру – обдумать путь к исправлению ситуации. Спустя год он услышал голос, который велел ему предоставить обычным людям идти своим путем и наставлять только тех, кто готов. Принято считать, что Зогар – это записи такого рода наставлений, которые велись преданными учениками.
– Похоже на диалоги Сократа, записанные Платоном и… э-э… как его зовут?.. – встрял Иннес, не желая показаться совсем невеждой, хотя представление об этом имел самое смутное.
– Аристотель, – дружно ответили Штерн и Дойл.
– Точно.
– А уцелели ли эти первоначальные манускрипты? – спросил Дойл.
– Может быть. Книга Зогар была написана на арамейском языке, распространенном в Палестине во втором веке. Авторство оригинала остается под вопросом, но чаще всего его приписывают малоизвестному испанскому раввину Моше де Лиону. Было найдено всего два сохранившихся манускрипта изначального сочинения де Лиона, один называется Тикуней Зогар – приложение, составленное через несколько лет после главной книги. В прошлом году группа еврейско-американских ученых Университета Чикаго, среди которых был мой отец, раввин Иаков Штерн, получили Тикуней для изучения из Оксфорда. Как вы правильно догадались, мистер Дойл, он является одним из ведущих религиозных авторитетов.