с половиной тысячи долларов в обеспечение обязательства продолжить турне после двухнедельного перерыва, необходимость которого он объяснил некими неожиданно возникшими затруднениями.
Валяясь в постели, мучаясь с похмелья, угрюмый Пепперман принял предложение Дойла без вопросов, даже с чувством огромного облегчения и искренней надеждой на то, что больше никогда не увидится с этим человеком. Майор уже пришел к решению, если получится, снова заняться цирком.
Поскольку никакой связи с Новым городом в этом не усматривалось, редактор «Республиканца» не упомянул в данном контексте об истории, которая господствовала во всех местных заголовках, – об ужасном китайце, обезглавливающем своих жертв. Иначе бы Дойл, Джек, Иннес, Престо, Штерн и Ходящая Одиноко поспешили бы на вокзал Чикаго за билетами до Феникса с еще большим рвением.
Прошлой ночью во сне индианке удалось различить лицо одной из трех фигур, присоединившихся к ним в подземелье. Это был азиат с пламенеющим мечом в руках.
По прошествии некоторого времени Данте Скруджсу удалось кое-как привести свои скособоченные мозги в некое подобие рабочего состояния, и он понял, что едет на поезде. Находится в отдельном купе, за окном день, состав движется по открытой местности, мимо ферм и пшеничных полей. С ним в купе еще трое мужчин, все в костюмах, смутно узнаваемые. Ну конечно – он видел их прошлой ночью в конторе Фридриха.
Это те самые люди, которые его заклеймили.
Мужчины следили за тем, как он вертелся, с интересом, но без каких-либо эмоций, враждебности или дружелюбия. Эти трое отличались один от другого внешне, но поведением, жестами, манерой держаться были чрезвычайно схожи: каждый походил на натянутую тетиву и был готов на малейшую провокацию отреагировать жестоким насилием. Кто-кто, а уж Данте-то знал, что это такое.
– Сколько времени?
Трое воззрились на него; наконец один из них указал на жилетный карман.
Только сейчас Данте сообразил, что он полностью одет, причем сходным с ними образом, на манер путешествующего бизнесмена. Он потянулся к собственному кармашку, достал оттуда часы, открыл крышку и взглянул на циферблат: 2.15.
Он убрал часы. Жжение в районе локтевого сгиба левой руки напомнило ему о наложенном на него клейме, но Данте решил не осматривать больное место, не прикасаться к нему и вообще постараться не привлекать к себе внимание. А то ведь кто знает, что еще они могут с ним сделать?
Кстати, что у него с памятью? Все, что было до клеймения, помнится хорошо, а после вспышки боли – как отрезало.
Их руки, удерживающие его неподвижно, нависающее над ним лицо Фридриха, его вкрадчивая, убаюкивающая речь – и все…
Он явно был одурманен, но с того времени прошло не меньше двенадцати часов. Не стер ли данный ему наркотик из его сознания и что-нибудь еще?
Ему хотелось задать сотню вопросов, но мешал страх. Однако вместе со страхом в нем пробудилось еще одно чувство: ощущение некой общности с этими людьми. Он видел отметины на их руках; вне всякого сомнения, мужчины прошли через ту же процедуру, что прошлой ночью и он, испытали ужас и боль этого кошмарного посвящения. Это связало их чем-то большим, чем дружба, тем более что в друзьях он не нуждался и никогда их не имел.
Товарищество? Да, но опять же что-то еще.
Как там говорил Фридрих? Армия. Это были солдаты, каким когда-то был и снова стал он. Настоящие бойцы.
Что, в конце концов, раздражало его в регулярной армии? Пустопорожняя болтовня, мелкие жалобы, лень, недисциплинированность. Короче говоря, все то, что отвлекало от основного, по его мнению, занятия солдата – убивать.
Походило на то, что с этими людьми таких проблем быть не должно. Данте почувствовал, как расслабляется. Может быть, Фридрих был прав. Может быть, это как раз то, что ему по-настоящему нужно.
Дверь открылась, двое ближайших к ней мужчин встали и вышли наружу, в то время как Фридрих вошел и уселся напротив Данте. При виде приятного, улыбающегося лица немца Данте непроизвольно снова напрягся: сердце его учащенно забилось, на ладонях выступил пот.
– Как самочувствие? – тепло осведомился Фридрих.
– Прекрасно, – ответил Данте. – Правда хорошо.
– Ничто не беспокоит?
Данте покачал головой.
– Может быть… возникли сомнения?
– Нет, сэр.
Фридрих вперил в него взгляд и удерживал до тех пор, пока Данте не отвел глаза. Затем положил руку ему на колено, дружески потрепал, а когда Скруджс покраснел, снова поймал его взгляд и ухмыльнулся.
– У тебя все прекрасно получится, – заявил Фридрих. – С такими задатками и подготовкой тренировка и обучение не вызовут затруднений.
– Тренировка?
– Много времени это в любом случае не займет. Тебе уже доводилось командовать людьми. Возможно даже, ты из того теста, из которого делают офицеров.
– Это как будет угодно.
Фридрих откинулся на спинку дивана.
– Что, есть хочется, а, мистер Скруджс?
– Да, сэр. Я очень голоден.
Немец подал знак; человек, остававшийся в купе, снял с багажной полки плетеную корзинку, поставил на сиденье рядом с Данте и откинул крышку, открыв взору такое изобилие сэндвичей, фруктов и напитков, что у Скруджса потекли слюнки.
– Мы заботимся о своей пище, – заявил Фридрих. – Качественные продукты. Питательный, хорошо сбалансированный рацион. Никакого алкоголя.
– Мне это, в любом случае, без разницы, – буркнул Данте. – Я не пью.
– Замечательно. Армия крепка солдатским желудком, мистер Скруджс. Прошу угощаться.
Данте не мог припомнить, когда ему доводилось поглощать еду с такой алчностью; с бесстыдством голодного пса он без единого слова умял три сэндвича, запив их тремя бутылками имбирного пива, утирая нос рукавом новой куртки. Фридрих, откинувшись на своем сиденье и скрестив руки на груди, наблюдал за этим процессом с ехидной улыбкой.
Когда Данте, насытившись, громко рыгнул, третий человек по знаку Фридриха покинул купе.
Немец деликатно протянул салфетку. Скруджс вытаращился, не сразу поняв, что это и к чему, но потом взял ее и вытер свой перепачканный рот и подбородок.
– Скажи, тебе интересно, что это за группа, членом которой ты теперь стал?
– Я полагаю, – ответил Данте после того, как рыгнул, и перед тем, как рыгнуть снова, – мое дело выполнять, что укажут, и не задавать лишних вопросов.
– Очень верная позиция. Тебе, например, незачем знать, как называется наша организация, поскольку это не тот вопрос, на который тебе нужно знать ответ.
Данте Скруджс кивнул.
– Никто никогда не сообщит тебе больше, чем, по нашему мнению, тебе нужно знать. Ты, например, имеешь представление, куда сейчас едешь?
– Куда-то на запад, – ответил, пожав плечами, Данте, глянув в окно и оценив положение солнца.
– Ну, в принципе да, но сверх этого тебя вообще заботит, куда и к чему ты движешься?
– Нет, сэр.
– Должен сказать, что для нас исключительно важна дисциплина. Во всем – в исполнении поручений, в поведении. Для нашей работы жизненно важно не привлекать к себе внимания. Представь себе, например, что работа, к исполнению которой ты привлечен, требует присутствия на обеде в дорогом ресторане, и для тебя важно ничем не выделяться среди его посетителей.
