ледяной горы. – Площадку за айсбергом я не измерял. Мы с Бесфамильным прикинули на глаз и думаем, что для подъёма тяжёлой машины хватит. Ведь так, товарищ командир?
Бесфамильный утвердительно кивнул головой.
– Значит, опять ледово-горные работы?
– Да тебе-то, Слабогрудов, чего беспокоиться? У тебя опыт есть, – ответил на вопрос радиста Егоров.
Все поняли намёк. По кабине рассыпался смех. Было очевидно, что предложение Шевченко ни у кого не вызвало пессимистических настроений. Поблагодарив взглядом Егорова за уместную шутку, Бесфамильный изложил план работ. По его расчётам выходило, что в общей сложности надо очистить от ропаков около тысячи квадратных метров льда.
– При хорошей погоде, – закончил он, – нам хватит работы до двадцать четвёртого – двадцать пятого мая. Это как раз крайние сроки нашего пребывания на полюсе.
– Сделаем! – уверенно заявил Байер.
Его поддержали остальные. Подъём был настолько велик, что Бесфамильному стоило больших трудов усадить за обед рвавшихся к работе людей.
Наскоро покончив с обедом, вооружившиеся кирками и ломами люди отправились на работу. Как заправские прорабы, Шевченко и Слабогрудов рулеткой отмерили ширину будущей взлётной полосы и отметили сажей её границы. Получился большой прямоугольник, вытянутый в сторону облегчающих взлёт господствующих ветров.
Работали дружно. Кирками и ломами раскалывали крепкие льдины на мелкие куски и на руках относили их за проведённую сажей черту.
– Э-эх, взяли! Ещё раз, взяли!
Крики оживили всех. Оказалось, что Егорову надоело таскать, 'как котят', маленькие льдинки на пару с Слабогрудовым, и он свалил подрубленный со всех сторон огромный ропак. Набросив верёвку, товарищи пытались оттащить льдину в сторону по расчищенной на льду дорожке. Льдина не поддавалась.
– Что, кишка тонка? – спросил Бесфамильный, наваливаясь на льдину плечом.
– Пошла!.. Пошла-а!.. – радостно закричал в ответ Егоров.
Почин друзей был сразу же подхвачен всеми.
Работа быстро подвигалась. Через шесть часов, когда командир звена объявил перерыв, только узкая гряда битого льда отделяла самолёт от первой площадки. 'Прорабы' доложили:
– Очищена площадь в двести семьдесят квадратных метров.
– На первый день хватит, – с удовлетворением отметил Бесфамильный. – Пошли отдыхать, товарищи!
Говоря по совести, ему жалко было отрывать людей от весёлой работы. Но и на этот раз командир остался верен себе. 'На одном энтузиазме далеко не уйдёшь, – рассуждал он. – Надо беречь силы людей. Впереди предстоит немало лишений'.
– Давайте, товарищи, рационально организуем нашу работу, – предложил за ужином Егоров. – Надо спешить. Мне кажется, что лучше всего нам подойдёт двенадцатичасовой аврал в сутки: шесть часов работы – шесть часов отдыха и т.д. Благо освещение у нас круглые сутки что надо!
– Поддерживаю, – закричал, размахивая куском, Байер. – Дело хорошее. Если так будем работать, перекроем осторожные сроки командира и вылетим двадцать третьего мая.
– Да, если в дело не ввяжутся незваные помощники – шторм или пурга.
– Ну, уж это нам лучше знать, – обиделся Байер и пообещал хорошую погоду.
Ему поверили и, утвердив предложение Егорова, улеглись спать. Дежурить вызвался Бесфамильный.
Сменив раскалившийся примус под обогреваемым мотором, командир обошёл очищенный участок. Ни одной трещинки! Перед ним расстилалась гладкая снежно-ледяная поверхность. 'Почище Ходынки!' – с удовлетворением отметил он.
Довольный осмотром, Бесфамильный направился в радиорубку самолёта и скоро связался с начальником экспедиции. Беляйкин давно уже ждал его на своей рации. Он сообщил тревожную новость: прошедшие сутки изменили скорость и направление дрейфа базы Иванова. Теперь она дрейфует почти строго на юг.
– Вы понимаете, что это значит? – закончил своё невесёлое сообщение Беляйкин. – Группа Блинова не сможет достигнуть базы. Вам надо спешить с отлётом, чтобы Иванов успел вовремя оказать ей помощь. Ускорьте темпы подготовки аэродрома.
– Мы принимаем все меры, – ответил Бесфамильный и рассказал об итогах прошедшего дня.
– Ребята работают, как львы, – с гордостью заметил он. – Я давно не видал такого подъёма.
– Двести семьдесят квадратных метров? – не слушая его, перебил Беляйкин. – Да, это говорит о многом. Приложите все усилия к тому, чтобы закрепить взятые темпы.
– Не подкачаем, товарищ начальник!
На этом разговор кончился.
Шесть часов пролетели быстро. Утомлённые люди спали как убитые. И тем не менее два раза будить никого не пришлось. Когда пришёл срок, Бесфамильный завёл патефон и поставил любимую всем экипажем пластинку 'По долинам и по взгорьям'. Этого оказалось достаточно. Бодрые звуки любимой песни разбудили всех. Через несколько минут улыбающиеся люди сидели за завтраком.
– Нажимайте на масло, – шутил Бесфамильный. – Не везти же его обратно!
Он не спал эту ночь, но со стороны казалось, что он хорошо отдохнул. Сказывалась длительная тренировка. Если ночные полёты не могли сломить этого человека, то что значило это пустяковое, по сравнению с беспокойным ночным полётом, напряжение?
За завтраком командир звена сообщил экипажу о своём разговоре с Беляйкиным.
– Ну, что я вам говорил? – торжествующе воскликнул Бахметьев.
Все подняли головы, не понимая, что этим хотел сказать профессор. Поймав недоуменные взгляды, он поспешил разъяснить:
– Я же вам говорил, что этот дрейф ещё раз блестяще подтверждает нашу теорию. Базу понесло на юг. Иванов повторяет дрейф нансеновского 'Фрама'. Какие ещё нужны доказательства к тому, что где-то между нами и лагерем Иванова, несколько к западу от этой линии, имеется грандиозный барьер? 'Земля дрейфов' существует, и ничто не в силах поколебать моей уверенности в этом!
Профессор принялся снова излагать свою теорию, но Бесфамильный вернул его к действительности:
– Профессор, вас ждут кирка и лопата. Без их помощи мы никогда не увидим вашей 'Земли дрейфов'.
Бахметьев улыбнулся, махнул рукой и, схватив лопату, побежал догонять товарищей.
Начался второй аврал…
Второй барьер взять оказалось труднее. Сказывались и шесть дней, считая сооружение перемычки, непрерывной работы на морозе; сказывалось и то, что ропаки здесь были значительно крупнее. Пользуясь тем, что до самолётов было почти двести метров, попробовали особенно упорную глыбу подорвать аммоналом. От небольшого заряда она разлетелась весёлыми брызгами. Но дело не обошлось без жертв. Одна из ледяных 'брызг', весом этак килограмма в полтора, легонько стукнула Бахметьева по голове. У профессора пошли круги перед глазами, но он быстро справился с собой и, натянув поглубже свою шапку- ушанку, продолжал работу.
Во второй половине аврала к экипажу присоединился Бесфамильный. В пылу работы он не заметил, как порвал свою меховую рукавицу и обморозил палец на правой руке. Сразу он не придал этому никакого значения. Потом, воспользовавшись обычным после каждого часа работы десятиминутным отдыхом, он
