Ему, как видно, хотелось «с шиком», рысью подъехать к штабной палатке, но ничего из этого не получалось.
Лёша громко пел свою любимую частушку:
Мы окружили телегу:
– Что привёз, Сибиряк?
– Богатство.
– А где рысака добыл?
– Реквизировал.
Прежде чем доложить командиру о своём прибытии, Лёша Старательно счистил с себя дорожную пыль…
Лёша в самом деле привёз целое богатство.
Двое суток мотористы не ложились спать, и все самолёты отряда оказались, как говорится, на лету.
Лёша Сибиряк был парень что надо! Нас только удивляло, что он каждое утро подолгу начищал свои сапоги щётками, которые возил с собой в корзинке, а мы все ходили замарашками. И ещё несколько смущала нас его самоуверенность.
– Летать проще простого, – говорил он. – Если хоть немного имеешь представление, как управлять машиной, садись и лети – остальное само придёт. В лётном деле, брат, смекалка нужна, самое главное – соображать быстро…
Мне по секрету он рассказал, что полгода назад на юге он пробовал летать. Самовольно сел в машину, и при старте, еще на земле, у него вспыхнул мотор. Лёша, к счастью, отделался незначительными ожогами. Но что значат какие-то ожоги для человека, который хочет летать!
В другой раз он всё-таки самостоятельно поднялся в воздух, минут двадцать летал, но при посадке так плюхнул машину на лётное поле, что у неё лопнула крестовина тележки шасси.
Незадачливый пилот понёс тогда наказание: его отчислили из части и направили в резерв, откуда он к нам и прибыл.
– Не повезло мне тогда, – вспоминал об этом эпизоде Лёша. – И не случайно это. Летал я в понедельник – в тяжёлый день и, когда шёл на аэродром, повстречался с попом – знаешь, какая это дурная примета?.. Не надо было лететь.
У Лёши Сибиряка молодой задор и желание летать оказались сильнее здравого смысла, и в нашем отряде он принялся за старое. Он так долго надоедал командиру с просьбами о разрешении полетать и тем самым доказать, что он лётчик, что тот не выдержал характера и дал согласие; правда, с одним условием: в первый полёт идти вместе с Шадриным.
Это было в воскресенье. В понедельник подниматься в воздух Лёша не решался и договорился идти в полёт во вторник, в девять часов утра.
Едва рассвело, сияющий Лёша уже готовил «вуазен» к полёту. Вот и девять часов. Мотор работает, самолёт на старте Шадрина нет. Десять часов – лётчика нет. Силов сидит в пилотской кабине, нервничает. Он знает, что достаточно движения руки, и машина пойдёт в воздух. Лётчика всё нет. Забыл он, что ли! Ждал, ждал его Силов и не утерпел, взлетел один.
Дул сильный порывистый ветер. На взлёте самолёт, управляемый неопытной рукой, развернуло, и он черкнул землю крылом. Лёша, однако, сумел быстро выровнять машину и стал набирать высоту.
Наш аэродром был расположен на небольшой поляне, окружённой лесом, тянувшимся на многие десятки километров. Над лесом всегда побалтывает, а тут ещё, как назло, – ветер. Болтанка была сильная, с большим трудом Лёша управлял машиной одной рукой, а другой вцепился в борт.
Как Лёша потом сам признавался, несколько минут полёта вконец измучили его. Он уже сам был не рад, что взлетел один. Когда же решил идти на посадку, оказалось, что высота ещё большая, а граница аэродрома уже под крылом. Лёша сбавил обороты мотора, но он совсем остановился, и машина камнем пошла вниз.
Мы, наблюдавшие за полётом Силова с аэродрома, очень волновались за жизнь товарища. Всем было ясно, что самолёт будет разбит. Примчалась санитарная двуколка. Шадрин, нервничая за своего моториста, чертыхался беспрерывно. Однако Лёше здорово везло. Каким-то чудом он сумел сесть позади аэродрома на мелколесье. Верхушки деревьев смягчили удар, самолёт чуть не развалился, а сам незадачливый пилот отделался испугом и незначительными ушибами.
К «лётчику» подошёл командир отряда:
– С точки зрения спортивной я вас вполне понимаю. Но вы нарушили приказ. За это десять суток гауптвахты… И чтобы больше не заикаться о том, что умеете летать!
Лёше ничего не оставалось делать, как снять ремень и последовать за конвоиром.
Отбыв наказание, обескураженный, переставший даже чистить свои сапоги, Лёша Сибиряк с помощью товарищей взялся за ремонт разбитой им машины.
Вскоре самолёт был исправлен, и Шадрин с Лёшей снова начали вылетать на разведку.
В один из тусклых осенних дней их самолёт не вернулся с задания.
«Погиб, наверное, наш Лёша», – думали мы и в память о нём даже почистили свои порыжевшие, старые сапоги.
Сообщить родителям моториста о его гибели мы, конечно, не могли, так как они находились на территории, занятой врагом. Мы частенько вспоминали Сибиряка, и однажды кто-то сказал:
– А знаете, ребята, из Лёши обязательно бы вышел хороший лётчик!
И все с ним согласились.
Прошло недели три. За это время мы потеряли два самолёта. Погибло ещё несколько хороших товарищей. Мы уже перестали надеяться, что когда-нибудь увидим Лёшу Силова.
Но война есть война! Странные события случаются на ней. Одно из них произошло и с Лёшей Сибиряком.
Полетел он в хмурое октябрьское утро с Шадриным на разведку. Машина в порядке, баки заправлены полностью, летай сколько вздумается. Шадрин то снижал машину, то вновь поднимал её в высоту. Временами самолёт обстреливали с земли, а Шадрин всё летал, часто смотрел на карту, записывал что-то. Разведывательный полёт продолжался намного больше обычного.
Уже бензина было, как говорится, кот наплакал, когда Шадрин пошёл на посадку. Он удачно посадил самолёт и стал рулить к палаткам. Но что-то Лёша не узнал свой аэродром. Вдруг видит: бегут к ним солдаты с погонами.
– Товарищ командир! – закричал Силов не своим голосом. – Мы ведь к белякам попали!
– Какой я тебе, свинья, товарищ! – рявкнул Шадрин. – Я был, есть и буду господин поручик!
Тут Лёша сообразил, что Шадрин – предатель, перелетел к белым, и решил действовать по-другому. Он отдал честь и заискивающе произнёс:
– Слушаюсь, ваше благородие!
Самолёт окружили офицеры, Шадрин спрыгнул на землю, снял фуражку, перекрестился и восторженно воскликнул:
– Господа офицеры! Вы не можете представить, как я сейчас счастлив. Наконец-то я свободен! Теперь вместе с вами буду беспощадно драться за спасение единой, неделимой России.
«Вот артист! – подумал Лёша. – Вчера только на собрании распинался за Советскую власть и тоже счастливым себя называл».
Тем временем Шадрин рапортовал подошедшему седоусому толстому полковнику:
– Я привёз для вас важные сведения о расположении красных войск и этот трофей.
Шадрин презрительно кивнул в сторону Лёши, стоявшего по стойке «смирно», с безмятежной улыбкой на своём круглом лице. Он решил не терять ни секунды и, взяв под козырёк, со слезой в голосе прочувственно произнёс:
– Премного благодарен вам, господин поручик, что вы перебросили меня на сторону людей, с которыми живут мои родители. Я – сибиряк, отец мой – георгиевский кавалер, у нас хозяйство: лошади, коровы, землишки порядочно. Так что я тоже счастлив, что попал наконец к своим… Спасибо, ваше благородие!
У Шадрина среди офицеров оказалось много друзей, а Лёшу сразу же арестовали.
