После этих слов все, кто в панике толпился на палубах или обливался ледяным потом в каютах, замерли. В невозможной тишине послышалось пение. Женский голос выводил тоскливую, заунывную мелодию, в которой можно было понять лишь немногие слова — язык был старогерманский. Бледная звездочка опустилась на «Марию Селесту», проникла сквозь экран и повисла над палубами.
— А вот и недостающее звено, — еле слышно пробормотал барон Вилдфанг, стоявший в дверях рубки.
Бледная звездочка увеличилась, приняла сперва очертания древней руны наутиз, скошенного креста, — руна поворачивалась вокруг своей оси, так что крест косил то вправо, то влево, — а затем превратилась в женскую фигуру в развевающихся, словно на ветру, одеждах. Человек из гроба указал на нее рукой:
— Вот ваша хозяйка. Вы сделаете то, что она вам прикажет.
Медсестра, стоявшая в изголовье гроба, согласно кивнула.
Барон шептал:
— Вильгельмина, невеста молодого Гюнтера Шварценбюргского, оказалась бесплодной и не оставила потомков. Казалось, из всех убийц злой рок настиг только ее. И вот она пришла за нами… пришла за нами…
— Что вы говорите? — расслышал его стоявший рядом Вальтер. — Человек из гроба — мой старый приятель, Гюнтер. Все это восхитительный аттракцион. Гюнтер! — позвал он. — Узнаешь ли своего друга Вальтера? Вспомни нашу службу в госпитале… наши вечерние беседы!
Но Гюнтер лишь покачал головой и ничего не ответил.
В это время раздался всепроникающий голос призрака Вильгельмины, низкий, холодный, как смерть:
— Убийцы, потомки убийц! Пр
Призрак колыхнулся и медленно поплыл прочь. Люди на палубе зашевелились, двинулись следом. Они кричали, они сыпали проклятиями, они цеплялись за поручни, но руки скользили, словно поручни сделались призрачными. Как и всё на корабле, за что можно было бы ухватиться, где можно было бы спрятаться. И, дойдя до стеклянного колпака, на котором треугольным флагом багровела руна турисаз, исчезали бесследно.
— Гюнтер, дружище! — отчаянно взывал Вальтер к старому другу. — Перестань! Не надо! Ты же знаешь, я ни в чем не виноват! Я всего лишь дурак-философ! Ну, пощади же. Я никого не убивал! Даже если я потомок, сам я никого не убивал! Так не должно быть, в этом нет справедливости!
— Прощай, Вальтер, — ответил человек в камзоле. — Ни ты, ни я не в силах ничего изменить. И разве не твой прадед, проведя в далеком военном году магический обряд, пробудил к жизни заклятие возмездия?
— Не знаю никакого прадеда! — кричал Вальтер. — Да, говорят, он был эсэсовцем. Но я, при чем здесь я? Почему я?!
Ноги уже несли Вальтера вниз по трапу, рядом спокойно шагал барон Вилдфанг.
— Не разменивайтесь на истерику, молодой человек, — говорил барон. — Наслаждайтесь мистерией смерти. Кому еще, как не вам, человеку, объяснившему высший смысл цивилизации, должно быть доступно наслаждение собственной смертью!
— Вы издеваетесь, — процедил сквозь зубы Вальтер.
Его сердце обмирало от страха и ужаса, зубы лязгали, тело сотрясала дрожь.
— Простите, если обидел, — успел сказать барон, прежде чем его тело растаяло.
И ветер, ударивший в лицо Вальтеру, когда он каким-то непостижимым образом пересек стеклянный колпак, донес конец фразы:
— Только ждет нас совсем не та смерть…
Гюнтер проводил взглядом последнего участника процессии и вернулся в гроб. Теперь надобности ложиться не было, он просто сел.
— Мою собаку звали Ирма, — обернулся он к медсестре.
— Это я, мой господин, — ответила фройлян Ирма. — Не хотела бы я даже заглянуть туда, куда отправились твои губители, вослед за безумной Вильгельминой.
В следующий миг она, превратившись в большую рыжую собаку, запрыгнула в гроб. И гроб исчез.
Одинокий тоскливый вопль черной птицы донесся из полыхающего холодным сиянием неба. Огромный покинутый лайнер медленно рассекал океанские воды.
Леонид Смирнов
Высшая справедливость
1
Парфенов довольно улыбался, облокотившись о стол. Сейчас он напоминал кота, приготовившегося съесть банку деревенской сметаны. Рядом сидел сухопарый председатель экспертной комиссии с желчным, вечно недовольным лицом. Перед ними стояли два полупустых стакана с холодным чаем и ломтиками лимона. Большой плоский монитор на столе транслировал изображение с четырех видеокамер, развешанных по углам тюремной камеры. Остальные эксперты прильнули к окошечкам, прорезанным в бетонной стене. Броневое стекло надежно отгораживало их от камеры Наказания.
— Неужели эта смерть может вас радовать? — после долгого молчания осведомился председатель и пристально посмотрел на Парфенова.
Генный инженер Парфенов — «настоящий гений в своей области», как писали газеты, — почесал темечко, не спеша отвечать на вопрос. До начала экзекуции оставалось пять минут.
— Видите ли, Сергей Эдуардович… Я вовсе не склонен радоваться чьим бы то ни было мукам. Меня восхищает лишь одно: наконец-то — впервые за тысячелетнюю историю человечества — появилась возможность реализовать принцип Высшей Справедливости. То есть воздать преступнику строго по его деяниям. Не будет больше ни слишком суровых, ни слишком мягких приговоров, что крайне важно для торжества Закона, к тому же… — Он недоговорил, потому что зазвенел первый звонок.
В доселе темной камере вспыхнул яркий свет. Лысые и волосатые затылки экспертов зашевелились, их шепот уже нельзя было назвать негромким. Председатель комиссии недовольно постучал карандашом по столу.
— Внимание, господа! — Его пронзительный голос царапал перепонки. — Напоминаю, что от нашего решения зависит судьба коренной реформы в системе наказаний особо тяжких преступлений.
Разговоры моментально смолкли, и воцарилась тишина, прерванная лишь вторым звонком.
Преступник, приговоренный к смертной казни — за зверское изнасилование малолетней — и добровольно согласившийся заменить расстрел на процедуру «Око за око», медленно вошел в камеру. Обритая голова его была опущена. Конвоир развязал заключенному руки и поспешно захлопнул стальную дверь. Заскрежетали, защелкали многочисленные внешние запоры. Охранник вовсе не жаждал встретиться с Наказателем, который появится здесь ровно через минуту.
В камере не было никакой мебели; серые гладкие стены без единой ниши или выступа и столь же ровный бетонный пол с единственным круглым отверстием посредине — очевидно, для стока воды при уборке.
Это ожидание могло изнурить кого угодно — что уж говорить о самом приговоренном. Смертник прислонился к стене и сполз по ней, в конце концов оказавшись на корточках. Он неотрывно смотрел на вторую дверь. Именно оттуда придет ОНО… Казалось, третий звонок никогда не прозвенит.
Парфенов, как ни старался, не мог сдержать нетерпения. Он едва не сучил ногами. Губы сами
