двигаться по кромке мира.
Был день, который некогда считался праздником святой Селестины. Но теперь об этом никто не помнил. По замку бродили досужие туристы, обвешанные фотоаппаратами и видеокамерами.
Вдруг невесть откуда явился гроб. Он парил над замком, плыл по воздуху неспешно и торжественно, единственно реальный и настоящий среди непонятного, отживающего и теряющего всякую цену мира.
Гроб этот увидели очень немногие из посетителей замка. Эти избранные, сочтя его восхитительным аттракционом, устроенным для них предприимчивой дирекцией, навели камеры и защелкали затворами фотоаппаратов. Остальные же смотрели на них с недоумением: они не видели никакого летающего гроба.
Небо над замком было безоблачным.
V
Вот уже третий день за круизным судном «Мария Селеста» летели огромные черные птицы с собачьими головами, издававшие тоскливые пронзительные крики. Неделю назад судно вышло из Щецина в направлении Северной Америки, маршрутом Великой катастрофы. Лайнер, оборудованный новейшим противорадиационным экраном, неспешно рассекал мертвые воды Атлантики. Под водой лежали города и страны. Ленивые волны качали пемзу и мусор цивилизации. Кое-где из-под воды торчали ржавые, покосившиеся мачты радио- и телебашен. По ночам радиоактивные воды тускло люминесцировали.
Круиз «Новая Атлантида» пользовался большим успехом. Человека манит зрелище смерти. Человек словно заглядывает в самую пропасть, отделяющую жизнь от небытия. Зрелище это пьянит и долго не отпускает.
О темных сторонах психики любил поговорить Вальтер Перельманн, создатель нового, модного направления в философии — «эсхатологии безысходности». Когда в сумерках пассажиры заполняли смотровую палубу, озаряемую призрачным свечением сонного океана, и всполохами северного сияния, наблюдаемого ныне даже на экваторе, преуспевающий ученый заводил одну и ту же пластинку: про дикое пиршество смерти — апофеоз всякой цивилизации.
— Только развитая личность способна наслаждаться, я бы даже сказал, смаковать вкус смерти. Потому что великие и губительные разрушения достигаются исключительно усилиями самых могучих сил цивилизации. В своем наивысшем развитии силы цивилизации становятся орудием матери-смерти, Muttertott. Вот тогда-то люди видят воочию, чему поклонялись и что есть главное, что способно одарить человека наслаждением Величайшего! Эти величественные руины, видимые нам в свете дня, — Вальтер указал курительной трубкой на освинцованное стекло защитного экрана, за которым таилась эта самая смерть, — сообщают нам, что жизнь наша не есть жизнь ничтожных тварей, но жизнь существ космических, раз смерть наша облачается в столь торжественные, планетарные формы!
С профессором философии не спорили, но молча слушали, медленно потягивая пиво или вино. В эти вечерние минуты казалось пассажирам, что корабль наполнен тенями погибших миллионов, поднимающихся в сумерках из морской пучины. Это было очень романтично и поучительно.
Но сегодня кто-то завел разговор о черных птицах с собачьими головами и мерзкими кожистыми крыльями. Принялись рассуждать: мутанты это или неизвестные ранее формы жизни, вырвавшиеся из каких-то темных недр? Как они могут обитать среди этих мертвых вод и зачем преследуют «Марию Селесту»?
— Я знаю, что это за птицы, — вдруг подал голос немолодой мужчина. — Семейное предание баронов Вилдфангов описывает их как птиц сатаны. Всех нас ждет скорая гибель, — столь же неожиданно оборвал он свою речь.
— Вы и вправду верите в древние легенды, барон? И как они могут быть связаны с нами и нашим путешествием? — спросила флегматичная фрау Кох, супруга бранденбургского пивовара Отто Коха.
— Не знаю, фрау, верю я или нет. Только когда эти птицы кричат, мне начинает казаться, будто я совершил страшное преступление и мне нет больше места на Земле.
Некоторые пассажиры тут же поспешили признаться, что крик этих мерзостных тварей будит в них точно такие же чувства. Даже фрау Кох призналась, что, хотя она в жизни не обидела и мухи — разве что один раз ткнула носом свою болонку в лужу, которую та наделала на полу в гостиной, да и то в воспитательных целях, — она, слыша эти истошные крики, чувствует себя жуткой преступницей. «Словно я отравила ядом дюжину человек».
— Что ты такое говоришь, Брунгильда! — возмутился ее супруг Отто. — Господа могут подумать, что я подмешиваю в наше пиво какую-нибудь гадость! Смею заверить вас, господа, пиво «Отто» самое экологически чистое, самое проверенное живое пиво…
Пронзительный вопль заставил всех вздрогнуть.
— Никогда раньше они не кричали в темноте, — тихо произнес адвокат из Ростока.
— А что если они нас слышат? И знают, что мы сейчас говорим о
В наступившей тишине раздался нарочитый смех профессора Вальтера:
— Господа! Прекратите молоть вздор. Если вы наделены хотя бы малой толикой воображения, вы должны увидеть в этих птицах могучих ангелов смерти. Ведь кто иной должен парить над этими мертвыми водами, ставшими могилой для миллиардов жизней, я имею в виду не только человеческих, но и всех тварей земных и морских! Уверен, они нам указывают…
— Дорогу в ад, — тихо произнес барон Вилдфанг.
— Фи, барон, на морском лайнере — и в ад? Право, вы начитались дурных романов, — возмутилась фрау Кох. — На кораблях не плавают в ад!
Поддержать тему ночных птиц больше никто не пожелал, и разговор скомкался. Когда смотровая палуба опустела, к сидевшему у самого экрана барону подошел стюард и, отчего-то волнуясь, сказал:
— Вы произвели удивительное впечатление, господин барон. В который раз плыву «Новой Атлантидой», но этих птиц вижу впервые. Я думаю, господин барон, мы все погибнем. Потому что мы прокляты. Наш лайнер плывет… в ад! — Стюард испугался своих слов и поспешно убежал.
— Знал бы ты, насколько ты прав, стюард по имени Пьер Лармю, — тихо произнес Вилдфанг.
Барон держал на коленях ноутбук, на экран был выведен список пассажиров и команды «Марии Селесты». Как-то
В полночь громаду океанского лайнера сотрясли три глухих удара, разбудив пассажиров и команду. Испуганные люди бросились на палубы — им казалось, корабль тонет. Внезапно четвертый, самый сильный удар потряс защитный экран лайнера, глубокая трещина от борта до борта прорезала толстый освинцованный колпак. Все огни погасли. Лишь окно капитанской рубки источало мертвенно-голубоватое свечение. С десяток пассажиров, что смогли разобраться в сплетении коридоров и трапов, добрались туда вместе с офицерами корабля. Когда же вошли, обнаружили посреди рубки сияющий гроб. И в нем лежал человек в старинном камзоле, а рядом стояла медсестра.
— Что это, что это такое? — ужаснулся старший помощник. — Где капитан?
— Я ваш капитан! — раздалось из гроба.
Человек в старинном камзоле стал медленно подниматься. Подниматься так, будто земное притяжение не властно над ним.
