он все вспомнил и увидел в своих наркотических путешествиях. Время на дворе стояло такое, что многие не желали верить действительности и благоприятным пророчествам, ничему — они боялись дня и доверяли ночи.
Жарким апрельским днем он появился у стен замка.
IV
Замок был уже не тот. Не гордый, одинокий хозяин долины, а благоустроенное заведение для туристов. Невдалеке выросла башня «Хилтона». На фоне гладких, сверкающих полированным стеклом стен отеля скала утратила свое суровое первородство. Вытянувшимися вверх пиявками к ней присосалось несколько прозрачных желобов с кабинами лифтов. Стены замка — старая стена была разобрана еще в пятнадцатом столетии, от нее остался лишь нижний ряд мощных каменных блоков — казались сложенными из кубиков детского конструктора; их отмыли и начистили.
Из лифта Гюнтер шагнул на площадку, опоясывающую замок кольцом зеленой подстриженной травы и розового бетона. Неуместно изящные кованые решетки заменили прежние ворота. Над решеткой висела табличка, готическим шрифтом извещавшая приезжих, что замок Аусгангштайн, построенный в десятом веке, принадлежит народу Германии.
Гюнтер присоединился к группе туристов. Судя по диалекту — из Баварии. Да и вообще, по замку бродили преимущественно немцы, впитывая в себя дух былого величия Германии. Страна вышла из катаклизма сравнительно благополучно — под водой оказалась лишь земля Шлезвиг-Гольштейн, вместе с Данией. Остальным народам Западной Европы было не до туризма. Испания лежала под радиоактивным пеплом французских атомных станций. Ирландия, окруженная радиоактивными водами океана, изо всех боролась за выживание. Швейцарию парализовал экономический хаос после развала мировой банковской системы, ее города-призраки, неосвещаемые и неотапливаемые, — за эти блага цивилизации нечем стало платить, — постепенно пустели. Италию сотрясал шторм религиозно-гражданской войны: католики мстили атеистам за крах западного мира, атеисты католикам — за то же самое. О народах, чьи территории ушли под воду, и говорить нечего.
Гюнтер рассеянно слушал речь экскурсовода. Тот рассказывал, что замок построен вскоре после Каролингов, что до тринадцатого века упоминаний о хозяевах замка практически не сохранилось, до наших пор дошла лишь красивая легенда, датируемая предположительно временем Второго крестового похода, о маленькой госпоже Марте и ее возлюбленном, погибшем под стенами Эдессы. По счастливому стечению обстоятельств, от архитектуры тех времен сохранилась именно юго-восточная башня, с которой и бросилась несчастная. Прочие строения подвергались неоднократным переделкам. Поэтому мы можем видеть смешение стилей от ранней готики до позднего Ренессанса.
Туристы двигались крытыми галереями, останавливались на смотровых площадках, поднимались по винтовой лестнице в центральную башню.
Гюнтер поднялся на северную смотровую башенку. Здесь, на площадке, была лишь пожилая чета. Они разговаривали по-польски. Этот язык Гюнтер немного знал — польское отделение было вторым по численности в их неокоммунистической организации. Поляки говорили о том, что немцы слишком надменны и глупы, что не понятно, как можно гордиться подобным замком, краковская крепость не в пример больше и величественней, а между тем там ни одного немца не встретишь.
Гюнтер не удивился подобным умозаключениям — он привык, что гости из Восточной Европы в последнее время слишком уж задирают нос, но тут ничего не поделаешь.
Он вдруг понял, что все это не имеет никакого смысла. Ему захотелось найти комнату. Ту самую, о которой он в суете дней позабыл. Сейчас, на этой площадке, с которой прекрасно был виден Королевский Камень — Кенингштайн и совсем не была видна башня дрезденского телецентра, он вспомнил о комнате. Ему подумалось, что если спуститься в подземелье, то в стене можно будет отыскать вход в потайную галерею, вход, который показал ему Шлюссель в наркотическом видении, и по ней пройти к той самой комнате.
Гюнтер хотел уже отправляться, но подумал о свете, вспомнил, как плясали в отблесках факела их тени. И он обратился к полякам: «Пшепроше, пан и пани, — запалки…» Поляк усмехнулся и отдал зажигалку. Гюнтер спрятал ее в карман и протянул десять марок — после крушения Европы уцелевшие страны вернулись к национальным валютам. Поляк махнул рукой: «То не тшэба, пан». «Дзенькую бардзо», — поблагодарил Гюнтер. Мужчина лишь снисходительно кивнул.
Винтовая лестница заканчивалась на первом этаже. Где-то здесь был вход в подземелье. Гюнтер выбрал из трех дверей ту, что была с самым большим кольцом, в отличие от других, не продетым в львиную пасть, а просто врезанным в дерево.
Он шагнул в проем, и на него дохнуло холодом и сыростью. Маршевая лестница круто ныряла в темноту. Перил не было — следовало быть осторожным, ведь неизвестно, с какой высоты и на что придется падать. Придерживаясь стены, он миновал три пролета и оказался в подземелье — темном узком коридоре. Слабый свет зажигалки выхватывал то кусок стены, то провал в новое ответвление хода.
Зажигалка определенно мешала. Он не мог вспомнить, куда идти — вдоль главного хода или следует свернуть в ответвление, но если сворачивать, то в какое именно? Гюнтер погасил огонек и остался в полной темноте.
Тихо здесь было. Глухая тишина, такая, что начинаешь отчетливо слышать шум крови в артериях. Словно отраженное эхом от стен, раздавалось «бум-бум-бум» сердца.
Вдруг возник свет — по стенам побежали отблески невидимого факела, и вкрадчивый голос произнес:
— Направо, мой господин.
Гюнтер повернулся на голос — никого не было, однако на стене кроме его, Гюнтера, тени колебалась еще одна. И на этой же стене вдруг отчетливо проступила руна райдо.
Справа не было никакого прохода — сплошная стена. Впрочем, нет. Взгляд упал на тот самый камень, который в видении вдавливал в стену Шлюссель. Гюнтер наклонился и нажал на камень рукой.
— Сильнее, мой господин, — шепнуло над самым ухом.
Гюнтер навалился обеими руками, и камень внезапно ушел из-под рук. Кусок стены стал медленно опрокидываться внутрь.
— Осторожнее, — предупредил голос, — идите точно по плите.
По обеим сторонам была пустота, отблески факела терялись в ней. Плита оказалась мостом. Как только Гюнтер перешел на другую сторону, стена встала на место.
— Теперь идите дальше.
Гюнтер шел долго, несколько раз галерея поворачивала, наконец каменную кладку сменил монолит. Галерея превратилась в туннель, прорубленный в скале. Гюнтер был в двенадцатом веке, в самом сердце старого замка.
В углу, освещаемая слабым лучом из невидимого световода, возникла лестница. Маленькие полукруглые ступени вели вверх, прямо к двери той самой комнаты.
— Как вы того желали, мой господин, дверь я оставил открытой. А теперь, мой господин, позвольте вашему слуге удалиться…
— Ступай, мой верный Шлюссель. — Слова произнеслись сами.
По подземелью пронесся вздох, отблеск факела исчез. Но остался свет, идущий сверху.
Гюнтер толкнул небольшую деревянную дверь, и та, пронзительно вскрикнув, отворилась.
Внутри горело яркое голубое пламя. Источником его был гроб, стоявший на низком каменном столе. Крышка гроба помещалась рядом, прислоненная к стене, и на ней была грубо нацарапана руна кано. Комната была невелика — ниша, выдолбленная в скале. От двери до саркофага — всего три шага.
Гюнтер усмехнулся, приблизился к гробу и заглянул внутрь. Пусто. Гроб казался довольно новым, однако уже побывавшим в земле. Днище расколола трещина — видимо, его швырнули в могилу, как камень в омут. У изголовья на столе лежала стопка одежды. Гюнтер взял нарядный камзол и чулки, вновь усмехнулся и принялся переодеваться. Ему хотелось как можно скорее лечь в гроб. Он был уверен, что маленькая комната — вовсе не конец удивительного путешествия. Юноша чувствовал, что отныне будет
