— Слышу, — говорит акустик. Лицо у него побелевшее, но сосредоточенное. — Цель движется. Даю пеленг…
— Боевая тревога, — приказывает Меркулов спокойно. — Приготовиться к торпедной атаке. Второй торпедный аппарат — к бою.
Ладно, посмотрим, кто кого, думает каперанг. «Многие мили» ростом? Что же, на то мы и советские моряки…
Вадим Калашов
Тайные охотники
Хоуп считал меня сумасшедшим.
Не он первый. Еще бы: рассказываю чушь, пишу министру, ненавижу зеркала. Впрочем, я не люблю собственную внешность еще с Вест-Пойнта, а вот полоумным меня стали считать недавно — четыре года, два месяца и двадцать четыре дня назад, если быть точным. За этот срок я рассказывал свою историю триста шестнадцать раз. И тем не менее ради Хоупа мне пришлось рассказать ее снова.
— …после этого эпизода, как вы знаете, я был сначала уволен из полиции, потом вынужден пройти курс принудительного лечения в клинике Святого Франциска в Провиденсе. Выйдя оттуда, я продолжил бороться за свое честное имя. Меня хотели упрятать в больницу во второй раз, но тогда, как вы помните, в дело вмешались газетчики, которые устроили мне независимую психиатрическую экспертизу в Европе. Потом был суд и такая же бесполезная апелляция. А сейчас я — настоящий профессионал с клеймом сумасшедшего — не могу найти работу не то что в захудалом детективном агентстве, а даже грузчиком на рыбном складе. У меня нет ни поддержки, ни денег на адвоката. Я вынужден был беспокоить министра только потому, что не вижу другой возможности доказать свою правоту…
— Мистер Джоули, после того суда вам предлагали неплохую пенсию, — перебил меня Хоуп.
Это очень скверная привычка: перебивать. В достойном обществе такое не приветствуется. Но Хоуп работает в министерстве…
— Мне не нужны дармовые деньги, сэр. Не скрою, я долгое время не работаю и мое финансовое положение далеко от стабильного. Но никаких средств от министерства я не приму. По закону Соединенных Штатов Америки я не заслужил почетную пенсию и потому не имею на нее никаких прав. Я лишь требую вернуть мне работу, репутацию правдивого и умственно здорового человека и честное имя. Мне не нужна денежная компенсация за моральный ущерб от лиц, решивших, что они имеют право выставлять офицера то сумасшедшим, то лжецом, жаждущим дешевой славы. Я просто настаиваю на официальном публичном извинении. Именно поэтому…
— Именно поэтому вы написали министру сорок писем, — опять перебил меня Хоуп.
— Тридцать семь, сэр, если быть точным, — сказал я тем же тоном, что и раньше, — сдержанно, но жестко.
— Вы производите впечатление человека, у которого есть цель, — кивнул Хоуп.
Глупая фраза. Разумеется, у меня есть цель, иначе я бы не повторял триста семнадцать раз одни и те же слова и не писал все эти письма на один и тот же адрес.
— Да, сэр, и я не делаю из этого тайны. Восстановление чести рода Джоули. Мой отец погиб, сражаясь в рядах нашей армии, а я, как вы знаете, не только охранял граждан от преступников, но и бился за них в Нормандии. Я всю жизнь гордился отцом, которого никогда не видел, и хочу, чтобы мой будущий сын тоже не стыдился своей фамилии.
Теперь настал черед Хоупа говорить. Я знал, что он скажет, но не перебивал.
— Хм… Джоули, ваши заслуги перед страной неоспоримы, но поймите: официальное извинение… Признать, что офицер полиции, задерживая обычных сатанистов, убил демона или… — как его там? — оборотня, или рыбочеловека?.. Это ведь нелегко. Вы беспокоитесь о чести своей семьи, но не осознаете, что подобные признания из уст официальных лиц затрагивают честь государства. Вы же патриот, Джоули, вы должны понимать такие вещи.
— Сэр, я не утверждал, что тот, кого я убил, был демоном или оборотнем. Я не специалист по бесам, сэр. Я всего лишь, как честный человек, описал то, что происходило. Он поднялся, получив шесть пуль из «магнума» сорок пятого калибра, и остановил его только серебряный крест, вонзенный в глаз или то, что заменяло орган зрения. Признаюсь, когда я увидел его, сразу вспомнил легенды о вервольфах, потому и схватился за крестик. Но при осмотре тела обнаружилось, что то, что я принял в темноте за вздыбленную шерсть, оказалось наростами, напоминающими иглы морского ежа. Вставая на четвереньки, это существо походило на волка, но термин «морской волк» имеет в английском языке другое значение. А так как, стоя на двух ногах, он был похож на человека, то я и использовал термин «рыбочеловек»…
— И чем же дышала на суше эта рыба, напоминающая волка и человека одновременно? — снова перебил меня Хоуп.
Он начинал испытывать мое терпение.
— Не знаю, сэр, я не ихтиолог, на тот момент я был всего лишь отставной морской пехотинец, обычный офицер полиции.
— Хм… ну, если бы сохранилось тело.
— Сэр! Я должен был охранять гниющий труп или все-таки доставить женщину с ритуального стола в больницу?!
Хоуп поднял вверх руки и сказал примиряющим тоном:
— Простите меня, Джоули. В тот момент вы действовали как настоящий офицер и как честный человек. Да, и она, и родившийся ребенок все равно умерли, но в этом не было вашей вины. Вы сделали все возможное. И… Джоули, скажу вам не как официальное лицо, а как отец: вы правильно сделали, что прострелили этим трем сектантам головы, а не арестовали.
Я только сейчас заметил у Хоупа обручальное кольцо.
— Я еще раз взываю к вашему благоразумию. Ночь, беременная женщина на ритуальном столе, высоко занесенный жертвенный нож… шоковое состояние… даже у человека с железными нервами мог бы случиться…
Он стеснялся сказать слово «припадок».
— Сэр, — я решил открыть карты, — когда я и еще один молодой капитан морской пехоты оказались в японском плену, мы оба видели вещи и пострашнее. А когда в Нормандии немец в мгновение ока вспорол брюхо рядовому Джонсу и тот упал, роняя кишки на землю, я не сошел с ума и не подставил свой живот, а снес фашисту голову прикладом. А потом я сумел отличить моего друга Хоупа от кучи трупов, несмотря на то что губы его были уже синие!.. Я не спутал его с мертвецом, хотя у меня было не просто шоковое состояние, а полная задница на душе! Хоуп!.. Сволочь! Я знал, что здесь меня опять попросят смириться, взять деньги и заткнуться, но не думал, что это будешь ты, Джон!
— Заткнись, Гарри! — крикнул Хоуп и стукнул кулаком по столу. — Думаешь, я тебя не узнал?!. — От
