Возвращение Фабрицио

тот, что в воде. Горные жители держат это в тайне. Некоторые там говорят по-гречески.

— Понимаю.

— Ничего вы не понимаете, отец, если сказать честно. Или очень немногое.

— И почему же?

— Это, все без исключения, только мечта. Сказка, что мы сами себе рассказываем. История, которую мы видим в зеркале, считая отраженный мир настоящим. Мы верим, что другой истории быть не может. Это не так.

— Я не улавливаю логики.

— Логики? Логика здесь ни при чем.

— Это я заметил.

— История похожа на часовой механизм, но им не является. Но возможно, я ошибаюсь. Я не создаю новую религию, просто смотрю на то, что вижу, или, скорее, вижу то, на что смотрю. Возможно, это и выдумка и быль одновременно, сон и пробуждение, обыкновенное чудо.

— Обыкновенное чудо. Родольфо, это интересно, но за пределами моего воображения.

— Лишь мы сами определяем пределы своего воображения.

Аркенти покачал головой:

— Мне уже пора, Родольфо. Кажется, с меня довольно твоих причудливых сказок. Но ты забавный. И спасибо, что показал мне этот чудесный вид.

Адвокат поднялся и начал спускаться с холма, оставив Родольфо лежать на боку, растянувшись на траве в бледных объятиях скелета. Через несколько минут адвокат отошел уже настолько, что не слышал бормотания Родольфо:

— Прощай, бедный Икар.

На долгом пути обратно иезуит отгонял мысли о девушке, думая о Фабрицио Камбьяти и семи смертных грехах.

Он перебирал их один за другим.

Гордыня. Конечно, начинать нужно с нее. Камбьяти не казался человеком, одолеваемым гордыней. Напротив, он, похоже, хотел помогать бедным и больным и не гнался за почестями. Впрочем, его увлечение алхимией можно было счесть своего рода самонадеянностью или, по крайней мере, абсурдным стремлением создать нечто из ничего, что, разумеется, под силу лишь Господу.

Леность. Адвокат не считал Камбьяти ленивым человеком. Он многое делал, был и лекарем и художником и, очевидно, также прилежно выполнял обязанности священника.

Гнев. Ни один из собеседников адвоката не упоминал, что Камбьяти видели в гневе. Нет, судя по всему, он в самом деле был всепрощающим священником.

Чревоугодие. Каждый собеседник упоминал о его худобе. Разве что кандидат был из тех церковных чревоугодников, что прячут толстый живот под широкой сутаной — обычное дело на улицах Рима. Но нет, едва ли.

Алчность. Был ли Камбьяти алчен? Вовсе нет. По всем признакам его жизнь ничем не отличалась от жизни бедняка.

Зависть. Слабость, пускающая в душе человека длинные корни, которые непросто выкорчевать. Ее порождает чувство ненасытности, чувство пустоты, которую никогда не заполнить. Но, скорее всего, священник никогда не смотрел косо на чужое богатство или чужую славу. Нет, не зависть.

Оставалась похоть — слабость довольно распространенная. Портрет юной прекрасной герцогини в монастырском дворе — не похоть ли на нем изображена? Возможно…

Аркенти вошел в город через открытые ворота. Обогнавшая его телега обдала его запахом свежего сена. Адвокат на миг представил себе Элеттру, а затем ее прабабушку, сидящую напротив него во время их беседы о кандидате в святые. Свет, искорка в глубине ее глаз сказала ему, что ее прежние чувства к Камбьяти не умерли. То был огонь желания, адвокат дьявола в этом не сомневался. Затем он вспомнил, что увидел в этих старых глазах отражение собственного взгляда.

Письмо из библиотеки Ватикана

Дождь лил весь день, и адвокату с Элеттрой пришлось устроиться в маленькой гостиной на первом этаже герцогского замка. Окна были распахнуты, пропуская в комнату влажный свежий воздух и запах зелени. Лето выдалось невероятно сырое. Маленький яркий щегол садился на подоконник, наполняя комнату переливчатыми трелями, затем взлетал на высокую сосну. При каждом появлении щегла Элеттра отрывалась от работы и наблюдала, как он скачет по подоконнику. Девушка была спокойной и сдержанной и казалась вполне довольной жизнью.

— Мне нравится быть с вами, — проговорила она.

— Да.

Он улыбнулся и собирался что-то сказать, но птичка снова села на подоконник, и девушка отвернулась.

Позже, возвращаясь к себе, Аркенти обдумывал свое положение. Он знал: что-то происходит. Девушка привыкает к его обществу, связь между ними становится глубже. В последние две недели они виделись каждый день, и, глядя ей в глаза, священник замечал, что она падает, словно проваливаясь в пустоту. Он понимал, что чувствует Элеттра, потому что чувствовал то же самое. Ее искренние улыбки сметали всю его защиту.

Ее красота обещает многое. Такая безудержная, неистовая красота юности порой говорит о том, что лучше быть уже не может, что за этим расцветом начнется закат. Но Элеттра, скорее всего, будет становиться все красивее и красивее, ее расцвет еще впереди. Тогда со всем богатством и щедростью она вырвется на волю и хлынет мощным, утоляющим жажду потоком… Иногда взгляд ее становится диким, восторженным, яростным… опасным. Она опасна…

Адвокат дьявола подошел к двери своей комнаты и, взявшись за ручку, задумался. Возможно, мне стоит на какое-то время уехать. Я должен привести в порядок мысли. Короткое путешествие. Мысль о том, чтобы оставить ее даже на несколько дней, причиняла боль, но он понимал, что это необходимо. Обязательно. Повернув ручку, адвокат вошел в комнату.

На столе лежало письмо. Аркенти схватил конверт. Заметив, что отправитель — монсеньор Нери, он открыл письмо, подошел к окну и прочел его в рассеянном сумрачном свете.

Дражайший Микеле,

Приветствую тебя и горячо благословляю. Я получил оба твоих письма, но, как ты и предполагал, здесь царит хаос и отчаяние с тех пор, как скончался добрый Бенедикт. Конклав кардиналов заседает уже шесть недель, но пока из трубы идет лишь черный дым. Ходят слухи, что они почти приняли решение, но до сих пор трудно сказать, у кого больше шансов на успех.

Вчера я видел Риччи, генерала ордена, он спрашивал о тебе. Я ответил, что недавно получил от тебя письмо. Он был рад услышать, что у тебя все хорошо. Не тревожься, я не высказал ему своей обеспокоенности тоном твоего письма. Надеюсь, дело перестало быть столь мучительным.

Моя работа движется и движется и не закончится никогда. Да и чем бы я тогда занимался? Ты знаешь, что я крайне увлечен изучением текстов. Я не утаиваю честолюбивых стремлений, воистину оставив позади жажду власти, Господь свидетель. По большей части меня не трогают, позволяя заниматься своим делом.

А теперь, насколько смогу, отвечу на твои вопросы. Я рад помочь, ведь ты много лет был мне близким другом. Это меньшее, чем я могу тебя вознаградить.

Начну с имени Камбьяти. Имя совершенно точно возникло недавно. Подозреваю, причиной выбора стала близость со словом «cambiare»[18] . Я смог установить, что несколько иудейских семей в Ломбардии выбрали это имя просто потому, что были в процессе «изменения» имен после переселения из Испании.