горло.
– В Москву мы, государь, по пути свернули, а там – смута. Выборные ударили в набат, вече кликнули. Много чего там кричали, а порешили миром: боронить Москву, стоять на стенах до последнего. Тех же, кои бегут со града, побивать каменьем.
Димитрий глухо рыкнул, красные пятна выступили на скулах. У Боброка на лбу залегла глубокая складка, старый Свибл, крестясь, зашептал:
– Спаси нас, господи, и помилуй.
– Там же на вече выбрали начальных людей из слобожан, в детинец ополчение поставили.
– Господи, што там теперь за содом! – не удержался костромской воевода Иван Родионович Квашня, вызванный в Переславль.
Гонец дернул головой, прямо глянул в лицо Димитрия:
– Ты, государь, не будь в сумлений: Адам – строгий начальник, ворам не попустит. Да Олекса Дмитрич при нем воинским наместником.
– Кто такой Адам?
– Суконной сотни гость – его главным воеводой крикнули. А с ним – Рублев-бронник, Клещ-кузнец, Устин-гончар да иные выборные.
Димитрий подошел к окну, постоял в молчании, тихо спросил:
– Што с великой княгиней? Митрополит где?
– Слава богу, Красный сказывал – здорова государыня, к тебе сбирается. Небось отъехала. А владыка на своем дворе сидел, да, слышно, тож возы укладывал.
– Его не побьют каменьями, как думаешь?
Воин растерянно оглянулся:
– Не ведаю, государь.
– Так с чем же тебя прислали? Пошто нет грамоты? Аль выборные воеводы писать не учены?
– Великую просьбу тебе, государь, велели передать Адам и Олекса Дмитрич: штобы прислал ты воеводу, искусного в деле ратном. Уважь, государь, не медли – Орда перешла Оку, сам видал. Наши уж Заречье спалили. А народ московский животов не пощадит за град стольный, за тебя, государь.
– И на том благодарствую. – Лицо князя исказила улыбка. – Выспишься – снова позову, подробно расскажешь. Ступай.
Глаза князя, разгораясь черным огнем, обратились на бояр.
– Чего замолкли, думные головы? Вас послушать хочу. Ну-ка?
– Государь, – заговорил Боброк. – Отпусти меня воеводой.
– Тебя? Ты разве уже не воевода? Али боишься – Адам-суконник славу переймет? Ничего, боярин, твоей славы не избыть, и тебе рати в поле водить пристало, а стены я другому доверил. Слышишь, Волынец, – другому!
Димитрий задохнулся, рванул ворот, крыльями метнулись длинные рукава охабня, посыпалось, звеня, серебро пуговиц.
– Воры! Амбарные крысы! Едва дымом запахло – ушмыгнули в норы. Скажите мне, бояре, вы, лучшие люди княжества, отчего такое получается: кому сытнее всех живется – от того первого жди пакости государству? Который уж раз спрашиваю: для чего дадены вам уделы, вотчины и поместья?
– Государь! – Голос Василия Вельяминова дрожал. – Не примаю твоих укоров. Пошто лаешься зря, невинных бесчестишь?
Димитрий шагнул к молодому боярину, сжал громадные кулаки:
– Смотри мне в глаза, Васька! Неужто нутро твое не сожгло стыдом, пока слушал гонца? Бояре Москву бросили, бояре Москву предали, и первый – воевода Морозов. Ты слыхал, до чего Москва дожила? – до веча! Суконник Адам, кузнец Клещ, бронник Рублев – вот на ком ныне стоит Москва, вот кем Русь держится! – Димитрий отступил от Вельяминова, словно бы с удивлением оглядел думцев. – Да нужны ли мы нынче Москве? Надо ли посылать туда кого, ежели там свои воеводы нашлись вместо сбежавших? Пошлешь, а он, гляди, дорогой животом ослабнет да и удерет. – Вдруг сорвал горностаевую шапку, шмякнул об пол. – Пропади она пропадом такая власть! Над людьми княжить готов, над ворами – никогда!
Он пошел к двери, распластав полы малинового охабня, бояре отступали с дороги. Громко хлопнула дверь.
– Господи Исусе, што теперича будет? – простонал Квашня. – А ты, Васька, как смел государю перечить? Разбранил – эко дело! – брань на вороту не виснет. На то он и государь, штобы построжиться – кто нас, бояр, жучить-то будет?
– Дмитрий Михалыч, поди хоть ты за ним, успокой, он тебя любит, – попросил Свибл.
– Не надо за ним ходить, – ответил Боброк-Волынский. – Правый гнев – што гроза, гремит недолго. Давайте подумаем, кого в Москву воеводой пошлем.
– Ну, братец, сука вилючая! – ругнулся в углу молодой Михаил Морозов. – Навеки род наш опозорил. Сам поеду, отыщу и заставлю в Москву воротиться, хотя бы простым ратником.
– Доброе дело, Миша, – кивнул Тимофей Вельяминов. – А я бы согласился повоеводствовать.
– Большой полк на тебе, Тимофей, – строго сказал Боброк.
– Коли доверит мне государь, готов ехать сейчас же, – вызвался старший Ольгердович.
