ладно.
– Так ты душой за них? – колюче прищурился воевода.
– Наше ж оружье, городское. Вон в закатных странах кончилась у разбойных сеньоров волюшка над городами насильничать. Осыплют со стен ядрами каменными да каленым железом – рыцари, што воробьи от кошки, разлетаются. У нас рази своих грабежников мало? За милую душу пужанем!
– Ты-то откуда про закатные страны знаешь? С купцами, што ль, водишься?
Вавила замялся, Дронька, нахмурясь, незаметно сделал остерегающий жест.
– Чего язык прикусил? Коли тайна, пытать не стану.
– Да какая там тайна, государь! Был я полоняником в закатных странах, многое повидал. Сгинул бы на чужбине, да один добрый болгарин выкупил, после отпустил в Тану. А уж оттуда купцы-фряги вестником меня отослали в здешний торговый дом.
– Сослужил им службишку?
– Как сказать, государь? Было велено – и передал, штоб, значит, они почесть оказали Димитрию Ивановичу за победу его над Мамаем. Еще другое наказывали – то не по мне. Вот и нанялся к пушкарям. Да не ведаю, приняли фряги наказ танского консула аль нет. Грамотку-то ихнюю у меня отняли на порубежье…
Пронька делал Вавиле страшные глаза: чего мелешь, дурак, кто за язык тянет?
– Стой, стой! – Воевода наморщил лоб. – Грамотка, говоришь? Да ты не тот ли шатун, коего Ванька Бодец под замок засадил?
– Было, государь. – Вавила изумленно глянул на воеводу и тут же опустил глаза, сообразив: за ним тянется розыск в самой Москве. Дронька даже застонал от досады: доболтался! Теперь прощайся с таким- то работником!
– Как же ты здесь оказался? – Воевода продолжал хмурить высокий лоб под горностаевой шапкой.
– Не мог я, государь, стерпеть неправды – за чужую вину хотел боярин меня охолопить. А заступников где искать? Сам волостель – и суд, и расправа. Ну, выбрал я ночку потемнее, буран посердитее да и ушел.
Пушкари, замерев, ждали приговора. Им уже было ясно, что князь, главный воевода, мирволить беглому холопу не станет. Докажи-ка без серьезных свидетелей, что волостель был неправ! До Боброк, вдруг отмякнув лицом, проворчал:
– У него, вишь, заступников нет! Девицу-то свою забыл?
– Анюта?! Где ж она, государь?
– Почем я знаю? То зимой еще было. Она в доме сотского Тупика Васьки жила, при женке его сенной девкой… Видал я грамотку твою у князя Владимира – сам Ванька Бодец ее и привез. До фряги-то, экие змеи хитрющие! Ведь посылали к ним спросить: не являлся ли человек из Таны? Так божились, будто никаких вестников не бывало. А государю поднесли панцирь с золотой насечкой.
– Слава те, господи! – Вавила перекрестился. – Да они ж меня за свово приняли, а своих людишек фряги берегут в крепкой тайне.
– Знаем. До о том – после. Давай-ка, шатун, добавь еще с полгорсти зелья в пушку да набей железные жеребья. И откатите ее шагов на тридцать. Всяко обстрелять надо сию громыхалку, потом уж решим, сколько их делать.
Пушкари бросились исполнять приказ воеводы. Пронька толкнул Вавилу в бок:
– Твое счастье – на Боброка попал. Ну, брат, теперь тебе прямой путь в оружейную сотню. Да корма поставят, куны станешь получать. А поручительство дам хоть нынче.
Откатывая пушку, Вавила вдруг услышал, как воевода позвал одного из дружинников:
– Каримка! Сбегай в детинец, на двор князя Владимира. Сыщи там сотского Никифора, у него гостит Ванька Бодец. Бражничают небось, сукины дети, пользуясь отъездом князя. Как соберутся да начнут вспоминать – непременно им подай братину с медом. Вели Ваньке сей же час быть ко мне. А хмелем зашибло, такты не смотри, што боярин: за шиворот – и в реку, полощи, покуда не отрезвеет. С пьяной-то рожей он мне не надобен. Да не утопи, идол чугунный!
Приземистый, квадратный воин радостно закивал головой, скуластое лицо его расплылось в улыбке.
– Сполним, бачка-осудар! Кароший люди, зачем топить? Живой будит, чистый будит Ванька.
Воин свистнул, одна из лошадей, что паслись на лугу, подняла голову, рысью подбежала к хозяину. Каримка ловко взлетел в седло, дико гикнул, бешеным галопом помчался к низководному мосту, перекинутому через реку пониже Кремля.
– Вот змей! – ругнулся Афонька. – До смерти может напугать, чистый ордынец.
– Этот «ордынец» в сече Куликовской из самой свалки мурзу Мамаева живым уволок, и нукеры не отбили. За того мурзу, говорят, тыщу рублев выкупа отвалили.
– Эка загнул! С тыщей он небось гостем богатым сидел бы в лавке, а не мотался простым кметом в седле.
– Кому – поп с крестом, а кому – черт с хвостом. Того мурзу он свому воеводе подарил, за то и взят в дружину.
– Мало ли нынче татар на княжеской службе?
– Так оне при татарских князьях и состоят, а этот при государе…
Работая у пушки, Вавила с тревогой размышлял о том, что сулит ему встреча с боярином-обидчиком?