спиртных напитков по поводу конца жизни одного человека. Разница небольшая».
Но продолжать тему не хотелось.
47. КУНЬ. Истощение
____ ____
__________
__________
____ ____
__________
____ ____
Немчинов был рад, когда Иванчук и Сторожев позвали его. Задуманный роман ждал, но Илья не написал ни строчки. Боялся. Эту вещь надо сделать так, как не бывало, или вообще не браться. И первое слово может оказаться решающим. Будет оно не то – и все получится не то.
Он думал, что Коле нужна какая-то помощь в ремонте.
Но квартира оказалась почти доделанной, они, оказывается, позвали его для разговора. Рассказали о событиях последнего времени, о том, как Павел Витальевич помог, но не бескорыстно, Даша вбила себе в голову, что должна пожертвовать собой ради матери и выйти за него замуж. Но дело даже не в этом, хотя это тоже плохо само по себе, дело, конечно, в самой фигуре Костякова. Одно дело его лечить, сказал Сторожев, я обязан, как врач, или даже принимать от него помощь, когда такая беда («Вот именно!» – подтвердил Иванчук). В этих случаях не думаешь, кто он и что в жизни сделал. Но породниться с мерзавцем, с вчерашним если не бандитом, то крупномасштабным жуликом, да и сейчас делягой неправедным – совсем другое. Даша чушь говорит – что сходит замуж, попытка не пытка, она не понимает, чем все это может кончиться. Просто так за Костякова-старшего сходить нельзя. Для его бывшей покойной жены Ирины все кончилось известно чем. Авария произошла при загадочных обстоятельствах – будто подстроенная. А смерть брата? А недавняя смерть Миши Кулькина? И самое интересное, что все эти годы, пока Костяковы орудуют в Сарынске, ни о них, ни об их приближенных не было в газетах ни одной серьезной статьи. Намеки, полунамеки, бездоказательные наезды в пору демократии, бурчания, брюзжания, но показать их истинное лицо, и в первую очередь лицо Костякова-старшего никто не осмелился. Описания конкретных фактов с доказательствами – не было.
Илья слушал с интересом – он все теперь воспринимал как материал для будущей книги. Недавно, например, по просьбе жены перебирал свои старые вещи – Люся попросила, опасаясь выкинуть то, что он считает ценным, – наткнулся на пальто десятилетней давности (именно столько лет он его уже не носил), вынул его из шкафа, приподнял, встряхнул, оглядывая, и вдруг само мысленно произнеслось определение: «длинное бесформенное пальто с поясом, похожее на больничный халат». То есть он уже и вещи начал оценивать с точки зрения, годны ли они для метафоры, для текста. И, будучи благодарен старому пальто за подарок, повесил его обратно.
Коля и Валера говорили вперебой, наконец полностью высказались.
– Да, история нехорошая, – согласился Илья.
– Ты можешь помочь, – сказал Валера. – Ты книгу начал писать о Костяковых, наверняка что-то уже знаешь.
– Я отказался. Материалы передали Дубкову. И это будет не книга, а фотоальбом.
– Так я и думал! – воскликнул Валера. – Испугались, передумали!
– Да. Но аванс оставили, а я его почти потратил. Расходы всякие были, телефон, кстати, пришлось новый купить вместо утопленного. Короче, деньги надо бы вернуть.
– Поможем, вернешь. А вот грохнуть статью на всю полосу в газету, чтобы город ахнул, это ты сможешь. Под псевдонимом, например. Или, если хочешь, мы с Колей подпишемся. Мы готовы.
Коля кивнул.
– Нереально, – сказал Немчинов. – Во-первых, я в отпуске. Но это ладно, написать не помешает. А дальше что? Редактор ни за что это не пропустит. Хотя, минутку, он ведь тоже в отпуск собирался. Значит, Шишлеева и Саша Рубкин сидят выпускающими редакторами – поочередно. И, если я вернусь досрочно, Саша будет только рад уступить мне дежурство. И я тогда могу напечатать все, что захочу.
– Вот! – сказал Сторожев. – Приятно говорить с умным человеком, сам все сообразил.
– А что я напишу? Я уже пробовал кое с кем говорить – боятся или не хотят.
– Об этом я тоже подумал, – сказал Сторожев. – Что-то у тебя все-таки имеется, а чем-то тебе другие помогут.
– Кто?
– Есть такой бывший гэбист, – припомнил Коля, – я с ним пересекался. У него репутация человека, который все знает. Поперечный, кажется, фамилия.
– Продольнов. Но он же сумасшедший! – сказал Илья. – Заваливает до сих пор все редакции письмами с разоблачениями. И внизу указывает: гонорары присылать в почтовое отделение такое-то до востребования.
– И все в этих письмах неправда?
– А я откуда знаю? Нет, кое-что проскальзывало. Но мы ему даже не отвечали: по закону, с человеком, состоящем на учете в психоневрологическом диспансере, имеем право не вступать в переписку.
– А он состоит? – спросил Сторожев.
– Да, мы справки наводили, а что?
– А то, что Кучерев, главврач диспансера, мой друг, и сейчас он мне все скажет. То есть не все, а телефон и адрес этого гэбиста!
Маргарита Семеновна Продольнова, услышав в прихожей стук и голоса, поняла: опять ее безумный муж кого-то привел. И, взяв чашку с чаем, ушла в дальнюю комнату, в спальню, чтобы не видеть и не слышать этого идиотизма.
В свое время Евгений Иванович Продольнов занимался налаживанием контактов или, как это грубо и несправедливо называли, вербовкой сексотов. Существовала особая технология. Вызывать людей в КГБ, беседовать в кабинете – слишком официально, объект мог напугаться. Поэтому работа велась в три этапа. Первый: человека зовут по месту работы в профком, там его встречает любезнейший Евгений Иванович. Не скрываясь, представляется, говорит, что нет никакого конкретного повода для разговора, а просто люди из органов решили выйти в народ – посмотреть, послушать, а не сидеть у себя за глухими стенами. Времена ведь меняются. Хотелось бы услышать мнение – куда они могут и должны меняться, кто виноват, что делать и т. п. Если объект в ходе разговора казался перспективным, Продольнов назначал вторую встречу – в гостинице «Спортивная», где был зарезервирован для этого особый номер с кроватью, столиком и двумя креслами, совсем как обычный. Естественно, беседа записывалась на магнитофон, составлялся также Евгением Ивановичем письменный отчет, по результатам которого начальство решало, разрабатывать ли объект дальше. В случае положительного решения объект приглашался на третью встречу – на квартире, где проживал чекист-отставник (получавший, помимо пенсии, за предоставление этой услуги какие-то деньги, вряд ли большие – служение идее и ощущение своей полезности само по себе было наградой для пенсионера). Объект, приходя, никого не видел, Евгений Иванович встречал его один, приглашал в комнату с массивной, плотно закрывающейся дверью и зашторенными окнами. Начиналась совсем уж доверительная беседа.
Работники тайной полиции во всех странах неплохие психологи, ибо имеют дело с глубинами человеческой натуры, не всегда привлекательными. Они знают, что в любом мужчине живет ребенок, которому нравятся шпионские игры. Гостиница, конспиративная квартира, все это должно приятно возбудить объект и вызвать у него желание играть дальше.
На квартире Евгений Иванович обычно заводил речь о необходимости перемен, высказывал легкое недовольство курсом партии и правительства, то есть либеральничал. И многие объекты, а были это, как правило, интеллигенты, доверчиво шли навстречу такой откровенности, раскрывали душу, в которой Евгений Иванович мог спокойно провести ревизию – без вскрытия, без экстраординарных мер, которые когда-то применялись чекистами и которых Продольнов не одобрял.
В итоге тем, кто казался наиболее годным, предлагалось сотрудничество в той или иной форме. Некоторые отказывались, и им ничего за это не было, настолько стали мягкими времена, а кто-то и
