ничего не значащий, кроме выражения эмоции.
То-то и оно, что у нас сплошные речевые обороты, а не жизнь, травил себя Сторожев.
Он поехал не домой, а в свою клинику, где было пусто. Не включая света (хватало внешнего – от уличных фонарей), прошел в одну из амбулаторных, где был мягкий диван. Достал из стеклянного шкафчика бутылку со спиртом, налил в градуированный медицинский стакан, разбавил водой, постоял со стаканом в руке и поставил его на подоконник. Лег.
Часу в третьем робко зазвонил телефон, Сторожев, знал, что это Наташа. Взял трубку, нажал на кнопку отключения. И вообще, пора кончать это, пора расставаться. Завтра же надо серьезно поговорить. Нельзя обманывать себя и ее. Нельзя жить чужой жизнью. А если уж желаешь чего-то – добивайся. Вот и всё. И пора спать.
Но так до рассвета он и проворочался, не сомкнув глаз.
(Опять речевой оборот: глаза-то он смыкал, а толку-то?)
26. ДА ЧУ. Воспитание великим
__________
____ ____
____ ____
__________
__________
__________
Немчинову с утра пораньше позвонила Маша Нестеренко. Услышав ее голос, Илья как-то сразу напрягся, что-то в нем слегка екнуло. Маша всегда была и остается совестью класса, «напоминалкой», как она сама себя называет: обзванивает всех и с укоризной спрашивает:
– А ты помнишь, что у Семенова день рождения сегодня, а он, между прочим, лежит дома после инфаркта, один, никто не навестит, не поздравит?
Или:
– Слышал, конечно, Чеплынин вчера умер? Нет? Как вы живете вообще, ни о чем не знаете? Завтра уже хоронить будут, ты уж будь, постарайся, чтобы не полторы собаки за гробом бежало! Заодно увидимся.
В результате Семенову звонили, его навещали и поздравляли, а за гробом Чеплынина шли, кроме горстки родственников, еще человек десять-пятнадцать – сослуживцы и бывшие одноклассники. Маша была в таких случаях горда, будто она в одиночку всё организовала, что было почти правдой.
Илья предчувствовал неприятное известие. Впрочем, по голосу можно было догадаться, Маша сказала печально, глухо, со вздохом:
– Не разбудила, Илья?
– Ты же знаешь, я рано встаю.
– Мишу Кулькина помнишь?
– Конечно. Недавно даже видел.
– Машиной сбило.
Вот тут Немчинов похолодел по-настоящему.
– Когда?
– Вчера.
– А как, кто, при каких обстоятельствах?
– Ничего не знаю. Говорят, был пьяный, как всегда, переходил улицу, и его… Бездельник, а тоже ведь человек. Хорошо хоть, что у него нет никого, ни детей, ни плетей. Горевать некому. С другой стороны, тоже страшно. С биркой на ноге в морге лежит, а потом без гроба похоронят.
– Почему без гроба?
– А ты не знаешь, как у нас одиноких и бедных хоронят? В дерюгу заворачивают, сволочи, потом в холодильнике держат, пока таких штук пять не наберется, чтобы по много раз не ездить. А потом чохом в одну яму сваливают. И ржавую табличку в холмик воткнут.
– Не преувеличивай. Прямо-таки некому его похоронить? Вроде сестра какая-то была?
– Опомнился. Не сестра, а тетка, и та уже лет пять как в могиле. Ты его хорошо знал?
– Ну… Как все.
– И я как все. Давайте сбросимся, что ли, хотя бы на гроб, на крест хоть самый дешевый, на табличку с фотографией. Не против?
– Только за.
– Я тогда зайду через часок, ладно? А пока другим позвоню.
Через час она зашла, Немчинов дал ей денег, узнал подробности: Кулькин действительно переходил улицу возле Северного рынка, где подолгу не загорается зеленый свет для пешеходов и многие перебегают на красный, наезды там случаются по несколько раз в год, ничего удивительного.
Маша ушла, а Илья начал уговаривать себя: брось, ничего не придумывай, не такие Костяковы идиоты, чтобы вот так, через несколько дней после пьяной обличительной речи Миши, которую многие слышали, взять и задавить его – пусть даже чужими руками, то бишь колесами. И что такого Кулькин сказал? Что видел, как братья ушли к реке, а вернулись без Леонида? Но об этом и без того все знают, слышали. Братья вернулись, а Леонид захотел поплавать на лодочке, перевернулся на стремнине, утонул. Интересно, а что за лодка была? Если обычная, прогулочная, какие вот в парке есть, то она хоть и сильно качается, пугая визжащих девушек и забавляя юношей, но перевернуть ее не так просто (Илья вспомнил, как они, одурившись портвейном, компанией в шесть парней нарочно пытались раскачать и перевернуть, сами попадали, а лодка осталась на плаву). Но где взяться прогулочной лодке в тех безлюдных местах? Штука громоздкая, на крышу машины не поместишь, а на прицепе везти нет смысла, проще взять надувную – их каких только нет, разных размеров и фасонов. Но резиновую лодку перевернуть тоже непросто, к тому же на ней всегда есть обвязные веревки, за них можно уцепиться (Илья не рыбак, но волгарь все-таки, знает такие вещи). Резиновая лодка не утопит, а наоборот, выручит. А может, взяли у местных жителей плоскодонку, какие часто бывают на мелких реках?
Перестань, урезонивал себя Немчинов, не строй версий на пустом месте. Как бы то ни было, причин у Костяковых поступать так неразумно нет. Даже безбашенный Петр на это не решится.
Но покой не приходил.
Разумно не разумно, безбашенный не безбашенный – это всё его рассуждения, а они рассуждают иначе. И не только они. Многие. Почти уже все. Рассуждают так: всё можно, если осторожно. Вариации: не пойман – не вор; наехал, но сумел скрыться – не наехал. Или еще веселее: пойман, но не посадили – не вор; наехал, поймали, но опять-таки не посадили – не наехал.
У Немчинова было ощущение, что смерть Кулькина ближе к нему, чем могло бы показаться. Будто машина пронеслась рядом, Немчинову повезло, не зацепило, а Мише не повезло.
Мысль о том, что он не просто живет, а выжил, не первый раз приходит в голову Немчинову. Все они, провинциальные интеллигенты, да и не провинциальные тоже, но провинциальные особенно, все, кто сейчас что-то делает и не опустил еще окончательно руки, – уцелевшие, выжившие, словно после войны. Многие погибли – не в каком-то там высоком нравственном смысле (хотя и такие есть), а физически, буквально – скосили их водка, неудачи, безработица, бедность, безнадега, разочарования… Оставшиеся поуспокоились, как-то где-то пристроились, никто не трогает – потому что не за что, потому что серьезные дела делаются не там, где они, отделили их от серьезных дел. Но если попробуют вдруг влезть, сунуть мизинчик или нос – отхватят вместе с мизинчиком руку, а с носом всю голову. Потому что на самом деле ничего не изменилось, те же волки и те же овцы, просто овец разогнали по кошарам и даже как-то кормят, и даже позволяют блеять, а волки не рыскают по лесам, а спокойно приходят в кошары и получают свою законную, как они считают, мзду, иногда грызясь из-за своих владений, но уже цивилизованно, а цивилизованность в русском варианте означает убивать и грабить не как попало, а упорядоченно. Впрочем, насколько это отличается от цивилизованности западной, Немчинов не знает. Подозревает – не слишком.
Да еще запись эта проклятая на телефоне, которую он сделал, – запись немого разговора двух братьев. Сделал – значит, будь любезен, узнай хотя бы, о чем говорили. После смерти Миши Кулькина – должен
